На исходе дня. История ночи

Человеку доиндустриальной эпохи темнота представлялась идеальным фоном для повествований. Как в западной, так и в других культурах пересказывание мифов и сказок издавна было окружено аурой священного ритуала и традиционно приберегалось для глубокой ночи. Тьма защищала сердца и умы от грубых примет повседневной жизни. Любая «сакральная функция», утверждал Даниэлло Бартоли в труде «Досуги мудреца» (La Ricreazione del Savio), «требует темноты и тишины». Плохо освещенные комнаты в домах раннего Нового времени словно были созданы для того, чтобы в них резонировал талант рассказчика. Такие сказители в большей части Ирландии носили название sean-chaidhthe, а в Уэльсе — cyfarwydd. В отсутствие отвлекающих факторов слово, произнесенное вслух, приобретало ночью необычайную ясность. Да и на слушание темнота вдохновляла не меньше, чем на полет фантазии. Слова, а не жесты формировали доминирующие в сознании образы. Кроме того, звук имеет тенденцию объединять «разношерстную» аудиторию. И дело не только в том, что его трудно проигнорировать, но и в том, что он способствует сплоченности, заставляя людей сближаться — в буквальном и переносном смысле. Вкупе с тусклым светом от масляной лампы или очага сам акт рассказывания историй создавал необыкновенно интимную обстановку⁵⁹. К тому же ночь разворачивала драматические декорации для местных сказок. Учитывался также страх слушателей перед сверхъестественными явлениями. О сказках, слышанных в детстве в Ланкашире, Мозес Хип вспоминал: «Неудивительно, что жуткие истории, рассказываемые у широко открытой каминной решетки холодными зимними вечерами, когда ветер с болот завывал на улице, немало устрашали детвору». Там, равно как и в других местах, традиционными персонажами были ведьмы, духи и привидения, описывались также опасные встречи с грабителями и ворами. «Ничто так не распространено в сельской местности, — замечал Генри Бурн в 1725 году, — как традиция зимним вечером (курсив мой. — А. Р.Э.) сидеть всей семьей вокруг огня и рассказывать сказки о призраках и духах»⁶⁰.

В историях постоянно присутствовали мотивы насилия, нищеты и стихийных бедствий. В ход также шли пословицы, моральные наставления и хитроумные загадки: полезные уроки в деле противостояния опасностям жизни наряду с колдовскими поверьями и обрядами. В книге «Жизнь отца моего» Ретиф де ла Бретон описывал, как долгими зимними вечерами слушал поучительные истории, которые содержали «самые возвышенные истины древних». Пожалуй, наиболее типичной была рассказанная неким работником история о встрече «ночного путника» с блуждающим огоньком. Завороженный светом, странник чуть было не утонул, его спасло только «прекрасное знание ручья, текущего через долину». По замечанию одного шотландского пастора, вдохновенные истории существовали «для украшения ужасов зимней ночи», поскольку повседневные события могли лишь в лучшем случае отличаться непостоянством. В некоторых легендах богатые и влиятельные люди утрачивали славу, в других — бедняки торжествовали победу в борьбе с невзгодами. Во время вечерних посиделок у себя в доме французский работник Робен Шеве, настоящий кладезь историй, вел как поучительные, так и забавные повествования. Ноэль дю Фэй так описывал это в произведении «Речи о простоте мастера Леона Ладулфи» (Propos Rustiques de Maistre Leon Ladulfi; 1548): «Славный Робен после воцарения тишины начинает дивный рассказ о временах, когда звери могли говорить (прошло уже два часа); или как лис по имени Ренар стащил рыбину у торговцев; или как тот же лис заставил прачек отбиться от волка, когда учился удить рыбу; или как кот и пес отправились в странствия; или о тайнике Аснетт; о феях и о том, что он часто разговаривал с ними запросто, даже во время вечерни, когда он проходит через подлесок и видит их танцующими возле фонтана Кормье под звуки волынки из красной кожи»⁶¹.