На исходе каменного века

Лок откинул край шкуры, сел. Женщина, ставшая в эту ночь его женой, торопливо приподнялась, готовая служить ему. Он жестом приказал ей оставаться на месте, она послушно подчинилась ему. Его странная сила пугала ее, как все непонятное, но радость у нее была сильнее страха: Лок вырвал ее из среды отверженных, беды теперь ей не грозили!..

В этот предутренний час Лок вел трудную битву с самим собой. Луху пробудила в нем силы, пугающие его самого, а долгая жизнь отверженного наложила на него печать робости и неуверенности в себе. Эти два соперника — сила и слабость — сейчас жестоко сшиблись в нем. Победили слова Луху. Они все глубже овладевали им, все решительнее выжимали из него слабость: «Ты великий анга, Лок! Ты должен победить себя, ты должен!..»

Лок тихо встал и бесшумной тенью поплыл к выходу.

* * *

Гал и Риа молча лежали на земле. Недалеко от них, у костра, бодрствовал Баок. Ему не хотелось оставлять супружеское ложе, но и зрелище поверженного Гала радовало его не меньше, чем любовь. Даже если бы Урбу не приказал ему присмотреть за осужденными, Баок вряд ли упустил бы такую возможность. Тот самый Гал, который всегда посмеивался над Баоком и унижал его перед ланнами, был отвержен племенем! Наконец-то Баоку повезло. Он мог теперь сделать с Галом что угодно — мог вонзить в него копье и сказать, что тот пытался бежать. Убить его, конечно, приятно, только это было бы чересчур нерасчетливо. Зачем лишать себя удовольствия видеть завтрашнее унижение врага — самая сладкая месть впереди! Днем он отплатит ему за хвост кулана, но кое в чем рассчитается с ним и теперь: пощекочет горящей головней — пусть только поднимется с места! — поджарит, как поросенка, на глазах у Риа, а днем дойдет очередь и до нее. Будет знать, как отказывать Баоку!

Баок вытащил из костра подходящую головню…

Не спалось в этот час и Рего. Он пожертвовал Галом и Риа, чтобы отвратить от племени беду. Как вождь он не совершил ошибки, но как человек поступил недостойно воина. Не исключено, что жертва не оправдает себя — тогда духи беспокойства начнут преследовать его день и ночь. Несправедливость, если даже она вынуждена обстоятельствами, не ведет к добру. Но как не сбиться с тропы справедливости, если у каждого обычая несколько лиц! Стоит лишь за истинное принять какое-нибудь одно, и уже открывается путь ко злу…

Обычай запрещал ланнам пользоваться пищей в одиночку или небольшими группами. Все, что добывал ланн, он обязан был отдать вождю, авождь и самые сильные воины брали себе из общего сбора лучшие куски мяса, лучшие коренья и самые спелые плоды. Случалось, старательным сборщикам орехов или ягод во время дележа пищи не доставалось ничего. Обычай этот был темен и неудобен для самих ланнов, и они постоянно нарушали его.

Не лучше было и при старом Суа, который нередко сам делил на всех пищу. Ланны при нем стали ленивы. Женщины неохотно собирали ягоды, коренья и плоды, а мужчины начали уклоняться от охоты. Зачем трудиться, если все получат поровну: и тот, кто рисковал жизнью в борьбе со зверем, и тот, кто ничего не сделал ради общей пользы! Такое равенство развращало одних ланнов и вызывало недовольство у других. Даже Рего и Сухой Лу, верные сторонники Суа, не обращали внимания на то, что подростки и женщины ловили в ручьях рыбу и пекли ее для себя в золе костров. Хранитель законов племени, Рего понимал: как все живое, обычай рождается, живет, стареет и умирает — с ним просто перестают считаться. Главное в обычае — не его жизнь, а то, что он существует. Юный Гал вызвал на себя гнев ланнов, потому что выступил против обычая. Сам же обычай был дряхл…

Пока Рего распутывая клубок трудных мыслей, вокруг Гала и Риа стягивался такой тугой узел, что даже мудрый Рего не смог предвидеть все неожиданности.

Рун тихо оставил супружеское ложе, бесшумно перебрался к брату. Они шепотом сказали друг другу несколько слов, и Рун так же тихо скрылся во мраке пещеры. Рего облегченно вздохнул: младший брат прав, пусть Тощий Лок наденет на себя амулет предков, пусть посеет ужас в глазах у Баока и откроет Галу и Риа дорогу к Дуа…

Со своего ложа встала несчастная Нга. Насытившись ею, Урбу захрапел, и она оставила его, шагнула вдоль стены. Опасаться, что кто-нибудь обратит на нее внимание, было нечего. Ланны привыкли к тому, что ночью всегда кто-нибудь вставал по своим надобностям…