На исходе лета

В этих блужданиях прошел день, пока путь не вернул Мэйуида обратно на то место, где стоял Табни.

— Ну? — спросил тот.

— Как, ты сказал, называется это место?

— Баблокская Пристань.

— Совершенство.

— Почти, но не совсем, иначе тут было бы слишком скучно.

— Объясни, объясни, пожалуйста, пожалуйста! — воскликнул Мэйуид: Табни все больше восхищал его.

— Ну, понимаешь, приходят посетители. Говорят, они бывают надоедливы и без них жизнь была бы совершенством — так ты это назвал? Но в самом слове «посетители» заложено обещание, что они уйдут… Иначе они были бы не посетителями, а жителями. И что я ощущаю, когда они уходят? Покой, Мэйуид. Блаженный, восхитительный покой. И потому я радушно встречаю посетителей: ведь беспокойная натура заставляет их уйти, а когда они уходят, я вспоминаю о том, что я имел и чуть было не потерял.

— Философствующий господин, я должен все это записать, поскольку в твоих словах, похоже, заключена глубокая истина о природе счастья.

— Ну если ты умеешь писать, это делает тебя интересным посетителем, что, впрочем, сомнительное благо. Интересные посетители зачастую склонны навязывать свои взгляды, задавать вопросы, — словом, нарушать покой. Это может быть утомительно, но когда они уходят… — Добродушное рыльце Табни расплылось в блаженной улыбке. — Да, когда интересные посетители наконец уходят, особенно очень интересные, дорогой мой, то сама мысль об этом вызывает блаженное тепло во всем теле. Какая радость видеть, как они удаляются, исчезают из виду, — чистейшее удовольствие от сознания, что они будут интересны где-то в другом месте, возможно даже еще интереснее, а главное, не здесь. Мэйуид, ты не представляешь, как это приятно и какую радость мне доставляет думать об этом.

— Господин очень красноречив и дал мне действительно прекрасную идею. Один последний вопрос: как насчет влюбленных кротов? Подходят ли они для Баблока?

— Порой у нас бывали такие. Очаровательные, восхитительные, они вызывают у меня на глазах слезы. Они обычно любят ночной берег реки и всякое такое прочее. Они смотрят на луну и порой резвятся на берегу. Они загадочны: могут часами стоять над обрывом и глядеть друг на друга, а это представляется странным, если учесть, что вокруг так много более интересного, чем крот. Но наверное, я говорю о молодой любви. Зрелая любовь — та, которую могут себе позволить кроты вроде тебя, — совсем другое дело. О да. Это по мне, понимаешь ли. Зрелая любовь.

— Она?..

— …Умерла? Нет. Отлучилась, как и полагается время от времени зрелой любви. Отправилась вверх по склону. Делает, что ей нравится, пока я делаю, что нравится мне, — вообще-то, ничего, как ты уже знаешь.

— Может ли смиреннейший спросить имя твоей любви?

— Крокус. Когда-нибудь я расскажу тебе ее историю.

— А кротята у вас есть?

— Дюжины. Сотни. Теперь все они разбрелись.

По рыльцу Табни медленно скатилась слеза.

— Послушай, крот… Я… Мэйуид… Он сожалеет… Он…

— Сожалеешь? О чем? Мои слезы — это слезы радости. Никогда не забуду того дня, когда последний из наших кротят объявил самым решительным тоном — и не в первый раз, — что уходит, и потом, к моей неизбывной радости, в самом деле ушел! Такого дня стоило дожидаться! — На его физиономию вернулась улыбка.

— Чудесный крот, у Мэйуида возникло чувство, что в Баблоке есть все, что он ищет.

Впервые Табни проявил озабоченность.

— Но ты не собираешься остаться здесь жить, нет?

— Нет, нет, я всего лишь посетитель. Мы здесь поживем со Сликит, моей подругой жизни, и Биченом, моим, э-э-э, хм, просто знакомым кротом.

— Просто как посетители?

— Да: в конце концов нам придется уйти.

Табни с облегчением вздохнул.

— Тогда, дорогой мой господин, тебе и твоим друзьям здесь, в Баблокской Пристани, будут очень, очень рады.

В то время Мэйуид не мог знать о визите Бичена в Кумнор — поскольку Крот Камня еще сам не знал, куда пойдет дальше, — но вполне мог предполагать о его намерении направиться туда.

Поэтому Мэйуид засуетился и наметил маршрут в обход сомнительных мест, чтобы избежать возможных затруднений, связанных с Кумнором. Предполагалось, что Роллрайт, к северу от Данктона, будет их первой целью, и Мэйуид чувствовал, что было бы разумно вскоре отправиться туда.

Тем временем, несмотря на все усилия Табни «ничего, в общем-то, не делать», Мэйуид, не теряя времени даром, вербовал баблокских кротов в приверженцы дела Бичена.

— Только представь, мой новообретенный кругленький приятель, насколько велик будет твой восторг и облегчение, если ты на время покинешь свою систему, поможешь другим, проявишь свое чувство ответственности за кротов Камня, что подвергаются опасности, и осознаешь, что ты и баблокские кроты сделали что-то полезное!

— «Полезное»! «Ответственность»! «Покинешь!», «Поможешь!», — стонал Табни. — Зачем? Разве не достаточно того, что мы обеспечиваем радушный прием тем, кто нас находит?

Мэйуид уставился на него и ничего не ответил.