На исходе лета

— Добро пожаловать, — обратился к ним Тенор, когда они вошли и устроились рядом с тремя другими последователями. — Мое имя — Тенор из Нидда, я сидим, прошедший обряд посвящения перед Скалой Слова. Нас прислал сюда Господин Слова Люцерн с самыми мирными намерениями. В последующие месяцы мы будем заниматься тем же, чем уже занимались, то есть будем обсуждать с истинными последователями Камня природу их жалоб и опасений и попытаемся понять их сомнения относительно Слова.

Тенор говорил хорошо, четко и любезно. В его словах была какая-то убаюкивающая рассудительность. Повернувшись к своим коллегам, он представил их — сидима и могучего гвардейца, имена которых теперь уже забыты.

— А это элдрен Смок, — заключил Тенор с учтивой улыбкой. — Я благодарен ей за любезность, которую она проявляла к нам в эти дни. Уверен, что Слово ею очень довольно.

Смок сделала вид, что ей безразлична эта похвала, и, подавшись к Тенору, что-то прошептала ему, указывая на Букрама.

— В самом деле? Да... Насколько я понимаю, ты — некто Букрам, бывший гвардеец, а теперь ренегат Слова.

По толпе прошел сердитый шепот. Букрам улыбнулся и, пожав плечами, сказал:

— Я не знаю, что это за «гад» такой, но если вы хотите сказать, что я раньше верил в Слово, а теперь — в Камень, то вы правы. Это самое лучшее, что со мной когда-либо случалось.

Снова в зале зашептались. Такая откровенность, остающаяся безнаказанной, была неслыханна, и если новый порядок в Верне собирался идти вот таким путем — да поможет им Слово. Однако в поведении Тенора чувствовалась какая-то угроза, которая утешила всех. А самые проницательные решили, что, судя по самоуверенному выражению лица Смок, за всем этим что-то кроется.

— Мы не знаем твоего имени, крот,— обратился Тенор к Сликит.

Этот вопрос часто обсуждали Бичен, Сликит и Мэйуид — называть ли свои настоящие имена. Они решили, что надо называть, поскольку имя крота удостоверяет его личность для других и лгать на этот счет — с какими бы благими намерениями это ни делалось — значит ронять свое достоинство. Однако во время всех этих споров они представить себе не могли, что их спросит об этом сидим.

— Сликит, — смело сказала Сликит, — из Данктонского Леса.

Это также вызвало шумок в зале. Сликит часто задумывалась и на эту тему и пришла к мысли, что поскольку она впервые обнаружила свои истинные чувства к Камню в Данктоне во времена Хенбейн, то на законном основании может заявить, что родилась — заново родилась! — именно там.

Сидим никак не прореагировал на ответ Сликит; даже если он знал, что при Госпоже Хенбейн состояла сидим Сликит, то не подумал, что это она и есть.

— А ты, значит, Бичен, или, как говорят в этих краях, Каменный придурок.

— Крот, — холодно сказал Бичен, которого ничуть не смягчила притворная вежливость Тенора, — что, по-твоему, должны делать последователи Камня в системе, залитой кровью? Как нам жить в тоннелях, где еще слышатся крики умирающих кротов?

Если бы сидим Тенор не сжал губы, было бы совсем незаметно, что эти слова рассердили его. В глазах у него сохранилась любезная, хотя и фальшивая улыбка.

— Крот, — решительно сказал он, — мы никуда не продвинемся...

— Да, не продвинемся! — твердо заявил Бичен, отвернувшись от Тенора, чтобы его могли видеть собравшиеся. И что же они увидели? Не жалкого последователя Камня, каким его всегда изображали элдрены и сидимы, и не обезумевшего Каменного придурка — из тех, над которыми они насмехались. Нет, перед ними стоял крот, в котором чувствовалась подлинная сила, и смотрел на них так, что они не могли оторвать от него глаз, ожидая, что он скажет.

— Нет, мы никуда не продвинемся по этому пути.

Тенор снова попытался овладеть собранием и сказал:

— Но, крот, я...

— И по этому пути тоже! — воскликнул Бичен, отворачиваясь и от Тенора, и от собравшихся кротов и указывая правой лапой на троих последователей Камня, которые безмолвно наблюдали за происходящим. Да и все остальные хранили молчание, потому что никогда в своей жизни не видели, чтобы сидим, грайки и гвардейцы смутились под взглядом какого-то крота, к тому же еще и камнепоклонника.

— Кто эти кроты? — загремел Бичен. Затем он приблизился к ним, и обескураженные гвардейцы отступили. Глаза его блестели, как солнечные лучи, отразившиеся в лужице между корнями дерева. Затем Бичен повернулся к трем последователям и сказал уже гораздо тише, с любовью в голосе: — Кто эти кроты?

Потом он протянул к ним лапы, и они дотронулись до него и удивленно прошептали:

— Кто ты такой? Кто?

Улыбнувшись, Бичен сказал:

— Уходите отсюда, не бойтесь. Никто вас не тронет, пока я здесь. Уходите сейчас и расскажите об этом. Скажите, что вы пришли в пораженный Файфилд в страхе, а когда уходили, страх вытеснила гордость за себя.

Было тихо, никто не осмеливался произнести ни слова. Три последователя Камня посмотрели сначала на гвардейцев, приставленных к ним, потом на тройку, возглавляемую Тенором, потом еще раз на Бичена, и взгляд их был полон благоговения.