На истребителе

Итак, преданность Родине, воля к победе, основанная на правоте своего дела, доскональное знание техники и тактики, физическая закалка, умелое сочетание теории с практикой, риска с расчётом, храбрости с осмотрительностью — вот те необходимые качества, которыми должен обладать советский лётчик-истребитель. Так подсказывала мне совесть, таким я старался стать, вступая по выходе из лётной школы на новый для меня путь службы в строевой истребительной части.

Присматриваясь к полётам своих товарищей, думая о Чкалове, летая, ведя учебные воздушные бои, я постепенно вырабатывал некоторые «свои» взгляды на борьбу в воздухе. У старых, более опытных лётчиков я перенял полезную для каждого воздушного воина привычку, которая сохранилась и по сей день. Я имею в виду строгий анализ каждого полёта, тщательный поиск допущенных ошибок, а при успехе — зерна победы.

В авиации существует своя методика боя, очень точная и ясная. Нужно очень хорошо освоить эту методику, чтобы суметь найти то, что ни в какие инструкции не укладывается, найти что-то новое. И я завёл альбом своих полётов. Фигуры высшего пилотажа я расчленял на чертежах, строил расчёты, как бы дополняя на бумаге то, что я совершал в воздухе. Красота и ценность высшего пилотажа не только во внешне блестящем выполнении фигур. Каждая фигура — даже самая простейшая — это манёвр в будущем бою. Схемы и расчёты могут пригодиться для боевых операций.

Прошло немало лет с тех пор, как в альбом был занесён первый — ещё совсем школьнически сделанный чертёжик, первый расчёт… Но и сейчас этот альбом дорог и близок мне, он сослужил немалую службу.

Я приехал с Качи ещё с петлицами авиационного техника на гимнастёрке и, разумеется, казался моим товарищам по эскадрилье — старым лётчикам-истребителям — как бы чужаком.

Воздух роднит лётчиков. Вскоре мы начали летать строем, слетались и сдружились. Я близко сошёлся с одним из лётчиков — Соколовым. У него я учился искусству высшего пилотажа. Это был спокойный, хладнокровный человек. Таким он был на земле и таким же, что особенно важно, в воздухе. В учебном бою трудно было предугадать, какой манёвр он сейчас применит. Атаки Соколова отличались резкостью, стремительностью. Он как бы разом, одним ударом, рубил «противника».

В те первые после школы лётные дни в строевой эскадрилье резкость манёвра в воздухе была для меня новостью. Соколов умел плавно вести самолёт, но в решающий момент он мгновенно и резко бросался на «противника», «сбивая» его молниеносным ударом. Изучая манеру его полёта, я пришёл к выводу: резкости удара способствует быстрая реакция Соколова, опережающая реакцию «противника», с которым он ведёт учебный бой. Как же «обогнать» Соколова, как противопоставить его резкому манёвру свой, ещё более резкий, ещё более стремительный манёвр? Как добиться того, чтобы не Соколов тебя, а ты его успевал поймать в прицел, в тот момент, когда его рефлекторные способности парализованы только что совершённым физически трудным, так называемым «перегрузочным» манёвром?

Я начал настойчиво тренироваться в высшем пилотаже, чтобы выработать в себе это новое качество резкого удара при атаке. Постепенно организм стал привыкать к перегрузкам. В дальней от аэродрома зоне удалось освоить и некоторые новые фигуры высшего пилотажа. Я старался привлекать как можно меньше внимания к своей работе — хотелось устроить Соколову своеобразный сюрприз.

Наконец настал день, когда я решился вызвать его на учебный бой. Он принял вызов.

Перед самым вдруг мелькнуло сомнение… Но стартёр уже взмахнул флажком: взлёт! Отступать было поздно. Я дал газ и поднялся в воздух.

«Бились» мы долго и упорно, но преимущества не было ни на стороне Соколова, ни на моей. Одно радовало: «противник», тот самый, который не так давно быстро расправлялся со мною, сейчас не может меня одолеть. Реальное, ощутимое достижение! Но этого всё же мало. Истребитель создан для атаки, а не для обороны. Он должен уничтожать противника. Только для этого и сделана машина, только для этого существует её хозяин — лётчик.

Собрав весь запас сил, я сделал самый резкий, какой только мог, манёвр и зашёл в хвост машине Соколова. Он вывернулся. Ещё такой же резкий, неотвязный манёвр. Победа!

После посадки Соколов одобрительно сказал:

— Драться ты будешь…

Отзыв приятеля обрадовал, и я с ещё большим рвением продолжал совершенствоваться. Пилотировал я неплохо, но этого было далеко недостаточно. Ключ к победе — в сочетании манёвра с огнём. А мне тренировочные стрельбы по конусам не удавались. Две-три пробоины в конус — в этом мало радости. Не таким должен быть настоящий убийственный огонь.

Я засел за расчёты. Пригодились давние занятия в Новосибирске в вечернем рабочем институте. Они помогли мне с математической точностью определить дистанцию, с которой следовало открывать огонь. Придя к выводу, что успех должна дать стрельба с близкой дистанции, я старался найти правильное исходное положение для атаки в упор.