На южном берегу

Едем в Киев. Мне предложили сняться еще в нескольких эпизодах в Киеве, и я уже за счет киностудии имею оплаченный билет до Киева, а потом оттуда — до Львова; мне обеспечена гостиница и заработок, за неделю довольно приличный. Мне бы месяц работать за эту сотню рублей, а тут вот они, сами пришли в руки... Повезло тебе, Юрко, наконец, говорю я себе, вытянул счастливый билет — вот и интересные приключения, и деньги какие-никакие, и столько всего нового!..

Однако нет, нет, нет! Не в этом мне повезло. А в чем-то большем, намного большем, в том именно, что расположилось сейчас в этом затемненном купе поезда «Симферополь — Киев», где спят или делают вид, что спят, на своих полках рядом со мной Виталий, Роберто и Сашко.

Мы четверо, разные по возрасту, профессии, происхождению, во всем разные, но что-то объединяет нас все больше, особенно в эти последние несколько дней, и я знаю, что и они ощущают то же самое. Потому что логическая четкость Виталия, запальчивость Роберто, неуклюжая доверчивость и настороженная чуткость Сашко подчинены чему-то главному, тому, что я чувствовал в эти последние дни, тому, что — правда.

Мы пили, сев в поезд, легкое и дешевое сухое вино, произносили тосты кто какие умел, и когда звякнули наши стаканы с нехитрым напитком, и взгляды наши, всех четырех, соединились, я вдруг почувствовал себя таким счастливым, каким, может, не был никогда в жизни.

А потом Виталий сказал несколько слов. Кто еще может воспринять их так остро, как я, человек, у которого никого на свете нет. Виталий, как всегда сдержанный и собранный, смотрел на нас, и при этом взгляд его был как будто обращен вовнутрь себя: «Говорят, что друзей и родителей не выбирают. Родители — это понятно. На первый взгляд такое сравнение даже неуместно. Но вот — друзья! Разве мы выбираем себе более доброго, более красивого или более умного? Нет, это получается само. Это случается, и все. Люди тянутся друг к другу, вдруг находят общий язык, общие интересы. Бывает, они становятся близкими, будто рожденными именно для этих отношений, тут уж мало что объяснит наш человеческий разум. Мы знаем только: это произошло, жить нам на свете легче, дышится свободнее. Думаю, что это тоже подарок судьбы, не каждому данный природой».

Он вроде и не очень всерьез говорил — тост все-таки. Но что-то ему хотелось сказать совсем не шуточное.

Все согласились с Виталием, а Сашко, раскрасневшись немного от вина, вдруг сказал вслух то, о чем, кажется, думал каждый из нас: «Мне бы очень хотелось, чтоб мы все и дальше оставались друзьями, чтобы время миновало и выяснилось, что это взаправду, то, что пришло к нам, четверым! Ну вот, давайте выпьем просто за нас!»

Конечно, все его поддержали, а он, видно, уже давно силился сказать что-то и волновался, потому что после тоста ему сразу же полегчало, стал оживленный и остроумный, в Крыму мы его таким и не видели.

Потом мы говорили возбужденно, радостно, каждый про свое и про общее, но о чем бы мы ни говорили, это был общий разговор. Большей частью речь шла сегодня о девчатах, об отношениях с ними, о понимании женской природы, об умении разгадать ее. Я рассказывал ребятам, собственно, Роберто, о наших девчатах, о Львове, обсуждали мы их неожиданный отъезд. Видно было, что Роберто хочет о чем-то сказать, все время глядит на Виталия, словно тянется за поддержкой, за разрешением, за советом...

И, наконец, тот пожал плечами, улыбнулся и сказал» «Да, наверное, говори, ты же чувствуешь, что мы все свои».

И Роберто рассказал нам в самых общих чертах про Лялю и всю эту историю. Мы помолчали немного — все-таки чужая жизнь, деликатные вопросы.

А я не стал описывать им свою жизнь — уж слишком далеки проблемы Роберто от того, что пришлось мне пережить на моих изрядно перепутанных жизненных дорогах. У него все просто, только и того, что влюбился в Лесю, заврался перед дядей, которого очень любит, а здесь, споткнувшись о женские чары, ошибся. И пошло.

Я сказал ему: «Все это условность, Роберто! Ты прости, но правда условность. Скажи себе — нет! И все! И ей скажи четко и уверенно, без обид и оскорблений — нет! И объясни! Это неприятно, больно, стыдно, но посмотри правде в глаза. И все у тебя встанет на свои места. Если твоя любовь к Лесе выдержит хоть как-то испытание временем и расстоянием, если вы действительно запали друг другу в душу, то будете вместе рано или поздно. И поверит она тебе, потому что то, о чем ты рассказал, было вчера, а ваша жизнь — будущее. Только ты, наверное, и сам себя не знаешь. Ты не обижайся, что я с тобой говорю как старший. Тут уж не возраст важен, а жизнь моя так складывалась, что я все и всегда должен решать сам. Я понял, что во всем нужно стремиться к ясности. Я не стану поспешно заверять в своих чувствах ни себя, ни, тем более, кого-то другого. Никогда не стану. Но если уж приду к какому-то убеждению сам, то не будет у меня ничего другого, только это...»

Что-то я ему еще говорил, а Виталий только кивал одобрительно, а потом произнес: «Целиком согласен».