На южном фронте без перемен

Со своими собственными солдатами — из первой минометной — ему приходилось довольно трудно. Несмотря на то, что жил он вместе с ними — в палатке, слушались они его из-под палки. Ему постоянно приходилось орать, стучать кулаками, сулить всякие кары подчиненным и вообще, много волноваться.

Когда он в очередной раз переходил на крик, лицо его наливалось кровью, и я иногда боялся, что его хватит удар. Хотя для этого он был еще слишком молод.

Переход от полной личной свободы к мелочной регламентации оказался для моих «подопечных» неожиданным и весьма болезненным. Они глухо роптали, но не выдержал и сорвался только Поляков.

Поляков мне и самому не нравился. Узкое лицо, тонкие губы, недобрый взгляд с прищуром. Почему-то он вызывал у меня ассоциацию со змеей. С удавом. Лежит такой тип на ветке спокойно в засаде, а потом внезапно прыгает на жертву, и душит, что есть мочи — до смерти.

Я с ним не общался. Он мне не нравился, и я с ним не общался. От меня не требовалось давать приказы ему лично. Он был из расчета Боева, Боев с ним и разбирался. В данном случае я мог себе позволить не общаться с тем, кто мне неприятен. Это одна из приятных привилегий офицерского положения.

А Найданов с ним общался. И очень активно. Я не знаю, что там произошло, но комбат назвал Полякова пассивным представителем сексуального меньшинства, на что потерявший всякую осторожность солдат ответил ему тем же.

Кричал он это, не выходя из кузова. Так я до сих пор и не знаю, не услышал его Найданов, или только сделал вид, что не услышал? А если бы услышал? Что он мог сделать? Пойти застрелить солдата? Или «умыться»? И то, и другой было бы катастрофой.

Я давно боялся, что этим все и кончится. Найданов давно уже не стеснялся в выражениях в адрес личного состава. Но он, на мой взгляд, был не прав по двум причинам.

Во-первых, у него не было еще такого авторитета и репутации, как скажем, у многих майоров, капитанов, и некоторых старлеев. Те могли обложить бойца очень конкретно, и солдат промолчал бы в тряпочку, потому что последствия ответа могли быть для него очень и очень печальные. Наш комбат просто в силу возраста и неопытности такого статуса пока не заслужил.

Во-вторых, такие серьезные оскорбления нужно употреблять в серьезных ситуациях. Тогда это звучит совсем по-другому. Найданов же разменивался на мелочи. Тем и обесценил свои ругательства. В результате он сам немного привык к ним. Привыкли его расчеты. А мои бойцы к этому не привыкли. Я вообще ни одного такого бранного слова в их отношении ни разу не употребил.

Короче, я не стал следить за развитием сюжета между комбатом и Поляковым, а отправился к Васе. В его небольшой батарее, в отличие от нашей, царили мир и спокойствие. Не обходилось, конечно, без эксцессов, но Рац их быстро разруливал. Да, в общем-то, и эксцессы были все какие-то несерьезные. Мелкие.

Тем не менее, когда на следующее утро я вернулся к своим расчетам, Полякова там уже не было. Как я понял, Найданов ходил к Санжапову, что-то требовал, (не знаю, что именно), но в результате Санжапов забрал бойца к себе в эскорт.

Вот так, как говорят китайцы — «сиди спокойно на пороге своего дома, и труп твоего врага проплывет мимо тебя». Я не сделал ни малейшего движения, а Поляков, который мне тоже активно не нравился, чужими руками был удален. Вот так — чисто и красиво. И я ни при чем, и обстановка оздоровилась.

Часть 4. Новогрозненский

Глава 1

Уже пару дней где-то в юго-восточном направлении громыхало так, что я иногда просыпался. Хотя, как мне раньше казалось, я к канонаде совершенно привык. Оказывается, не так все просто.

По легким, едва уловимым изменениям в поведении старших начальников, я понял, что скоро мы передислоцируемся. И вполне возможно, именно в этом направлении.

По радио появились сообщения о сильных боях в районе Новогрозненского. Я подумал, не туда ли нас хотят перебросить. Впрочем, я только еще подумал, а мои бойцы уже были в этом уверены. Ну, еще бы! Один боец что-то услышал, что-то подслушал, не будь дурак — сопоставил факты, сообщил другому бойцу. Тот добавил что-то свое, новость распространилась, обросла подробностями, и стала железобетонным фактом.

Вскоре факт подтвердился. Ко мне подошел Бандера, похлопал по плечу, посоветовал крепиться, и сказал, что заграница нам поможет. Это у него юмор такой.

Я ответил, что мне все равно куда ехать. А за ним я буду как за каменной стеной. Степан ушел, а я сообщил бойцам, что вскоре мы отъедем в направлении Новогрозненского.

— Что, прямо в бой кинут? — спросил меня Восканян. (Молодой такой армянчик, живой, как ртуть — из расчета Боева. Очень они с Боевым сдружились).

— Очень может быть, — ответил я. — То ли нас кинут, то ли на нас кинутся. Кто знает? Тут ни фронта, ни тыла нет, сами знаете.