На излете, или В брызгах космической струи

Тетя Оля была единственной дочерью того самого помещика, владельца харьковского дома и воронежского поместья. Как случилось, что помещика и его семью не репрессировали, трудно сказать. Возможно, они попросту затерялись в Харькове. А затеряться им помогли бывшие их крестьяне, во множестве заселившие тот помещичий дом. Судя по всему, тетя Оля получила неплохое образование. Что она окончила, не знаю, но свободно изъяснялась по-французски, хорошо знала немецкий. Тетя Оля никогда нигде не работала, но в любом обществе умела достойно себя преподнести. Она всегда со вкусом одевалась и была заядлой театралкой. Одно время приучила к театру и мою маму, но с рождением младшего брата, их совместные театральные походы прекратились. Тетя Оля была женщиной своеобразной, манерной, какими обычно и показывали в кино старорежимных барынек или жен высокопоставленных советских тузов. К тому же, из-за своего французского, по-русски она, сколько ее помню, говорила с легким французским прононсом, что очень раздражало мою маму. Но, как я понял, тетя Оля раздражала ее в принципе. Неважно, чем.

Семья Руголевых так и осталась бездетной. Помню, как однажды они пришли к нам с дикой просьбой – усыновить нашего новорожденного младшего брата, еще не имевшего даже имени. Естественно, им отказали. Правда, вместо ребенка им тогда подарили нашего с Сашкой маленького щенка. “Лучше бы подарили этого противного братика”, – плакал тогда шестилетний Сашка. Мне тоже было жалко щенка, но я уже понимал, что братьев дарить нельзя, и не плакал.

К тому же нам с Сашкой разрешили навещать щенка в любое время. С тех пор мы часто бывали в том удивительном доме. Руголевы занимали всего две комнаты на втором этаже. Но, что это были за комнаты! Гостиная, размером с нашу квартиру. Высокие потолки, огромные окна, на потолке – лепнина. И чего там только не было на том потолке: какие-то младенцы с крылышками и луками со стрелами, какие-то старинные гербы в обрамлении гроздьев винограда и других диковинных растений, и еще много чего. Мы с братом любили разглядывать потолок. А еще в комнате был камин. Правда, он уже не работал. А так хотелось посмотреть, как в нем пылает настоящий костер! Об этом нам рассказала тетя Оля, которая единственная из всех видела его в действии. А балкон. Летом там стоял большой обеденный стол со стульями и горка с посудой. И еще оставалось столько места, что мы с братом могли бы там кататься на нашем трехколесном велосипеде, не задевая ничего, как в нашей “большой” комнате. Вторая комната была размером с нашу большую. Это была спальня. Но там мы с братом почти не бывали.

К нашему удивлению, щенок так и не вырос. Оказалось, это обычная комнатная собачка. Конечно же, мы с братом по-прежнему любили ее, но были немного разочарованы, потому что надеялись, что щенок станет настоящей сторожевой собакой, каких видели в лагере.

А потом у Руголевых появился телевизор. И несколько лет раза два-три в неделю мы всей семьей ездили на весь вечер смотреть телепередачи.

Полгода назад умер дядя Петя, а чуть раньше – наша собачка. И в тот праздничный день тетя Оля вспомнила о нас.

Не успел поговорить с тетей Олей, как в квартиру с шумом ввалился дядя Володя Макаров. Что это был именно он, догадался по истерическому визгу мамы – дядя Володя обожал щипать знакомых и даже малознакомых женщин, а за столом рассказывать веселые, не совсем приличные анекдоты. Как ни странно, ему это всегда сходило с рук. Более того, он нередко становился душой любой компании, а “ощипанные” женщины его просто обожали, прощая дикие выходки и скабрезности, густо украшавшие его застольные речи.

– Ты один? А где Нина и Борис? – спросила мама.

– Нина осталась с ним дома. Он, видите ли, немного приболел. А у меня – праздник. Мне болеть некогда. Ну, где там Афанасий? Где ребята? А это, похоже, жена Толика? – спросил дядя Володя, и я тут же услышал визг ощипанной Татьяны.

Дядя Володя звезд с неба не хватал. Еще до войны он окончил семь классов средней школы в Ленинграде, где родился и вырос. Он перешел в восьмой класс, когда началась война. Волей случая оказался за линией фронта – в партизанском отряде. Уже после снятия блокады Ленинграда узнал, что в осажденном городе погибли его родители и все родственники. Возвращаться было не к кому, да и некуда – их дом был уничтожен. Прямо из партизанского отряда дядя Володя добровольно ушел на фронт и воевал до Победы, не жалея себя. После войны он продолжил военную службу. Так и оказался в охране лагеря военнопленных.

В лагере дядя Володя какое-то время служил под началом моего отца. А поскольку оба были фронтовиками, между ними быстро установились особые отношения.