На изнанке чудес (СИ)

Она распрямила спину, трижды повернулась вокруг своей оси и превратилась в белую горлицу. И лишь после того как горлица упорхнула в окно, Пересвет обнаружил, что стоит разинув рот.

На чердаке послышалась возня. Со скрежетом ездили по доскам не то стулья, не то ящики. Пелагея падала и кувыркалась, пытаясь высвободиться из плена многочисленных одеял. Наконец она издала возглас, который мог означать что угодно, и открыла люк изнутри. На ничего не подозревающего Киприана тут же хлопнулась перьевая подушка. Венок из золотых кленовых листьев соскочил с головы и со звоном покатился по ступенькам. Внизу его подобрала Юлиана.

— А что за тяжесть мешала с той стороны? — спросила она.

Тяжестью оказалась спящая девушка с черными, как смоль, короткими волосами и измученным лицом. Лицо покрывала смертельная бледность, черты опасно заострились. Было видно, что она долго не ела и не пила.

— Нужно вынести ее отсюда, — сказала Пелагея. Киприан вызвался помочь, но Юлиане это не понравилось.

— Что ворон считаешь? — зашипела она на Пересвета. — Раз уж заявился на ночь глядя, сделай хоть что-нибудь полезное.

Пересвет дёрнулся, словно ему отвесили оплеуху, и сломя голову бросился наверх по сияющей лестнице. Но всё равно опоздал. Киприан уже нёс девушку на руках. Совсем не так, как носят мешки с картошкой.

Поручив спящую заботам друзей, Пелагея встала во весь рост и огляделась. Чердак, в отличие от остального дома, не впитал в себя запахи чабреца, шалфея и прочих трав, что сушились на окнах. Он ломился от самых невероятных подушек и одеял: шелковых с искусной вышивкой, из грубого льна и скромного ситца в горошек. И пахло от них, как от очень старых, повидавших виды бабушкиных вещей. Пелагея вдруг почувствовала себя тысячелетней старухой. Но потом быстро глянула в зеркальце. Нет, ее красота с годами не вянет. Всё те же каштановые кудряшки, тот же нос с горбинкой и кожа, гладкая, как у ребенка. Пелагея давно потеряла счет времени. Она успела побывать там, где время не ценят, и там, где ему придают слишком большое значение.

— Эй, Киприан, на одежду наступаешь! — Вывел из задумчивости голос Юлианы. — Сейчас как загремишь с трехэтажной лестницы!

— Это предостережение или угроза? — усмехнулся тот.

— Я могла бы подобрать ему другой фасон! — крикнула с чердака Пелагея. — Такое в городе уже лет двадцать не носят.

— Бесполезно, — ответила Юлиана. — На нем вся одежда становится длинной и ниспадающей. Не человек, сплошное расстройство!

* * *

Пыль, зной, духота. От кровавых укусов чешется и ноет тело. Насекомые жалят без остановки, словно в этом цель всего их короткого существования. Едкий запах мужского пота, ругань и хлысты, охаживающие спины сестер. Марта помнит себя шестилетней. Именно в этом возрасте ее продали в рабство. Ее, обеих сестер и мать. Незадолго до того как семью постигло горе, отец ушел в дальнее плаванье и пропал без вести. Если бы он вернулся, то непременно бы их отыскал, отдал какой угодно выкуп и освободил от пут. Не такой он, чтобы бросить родных в нищете и страхе. Война застала приморский городок врасплох. Часть жителей поубивали, часть увели силой, чтобы продать подороже. Нет, не стоит сейчас вспоминать. Воспоминания еще более мучительны, чем реальность.

Желудок сводит от голода и жажды. Марта стоит под раскаленным небом на раскаленной земле. Она — смола, горящая в печи. Сталь, которую без конца плавят в кузнице ада. Слёзы давно высохли, мечты испарились под солнцем. Когда-то она мечтала открыть собственное ателье и шить наряды для знатных дам. Но война отобрала желания, загаданные в звездопад, и отучила надеяться. Если Марта выживет после рабства, ее единственной целью будет месть. За мать, которую прямо сейчас куда-то волокут по песку и острым камням. За сестёр — их избили до полусмерти. За отца, которого проглотила ненасытная пучина. Теперь чувства Марты — камень. Его бьют киркой, откалывая по кусочку. Незачем сопротивляться. Удары не отрезвляют, не приносят боли. За каждым ударом следует безнадежная, звенящая пустота.

Дорога среди холмов ползет за горизонт ядовитой змеёй в стремлении поглотить солнце. Ее клыки вонзаются в ступни, ноги саднят и кровоточат. Во рту пересохло. Руки связаны грубой веревкой. Грубые окрики, грубый воздух. Марта валится на бок и начинает кашлять. Ее почти не кормят. Воду берегут, словно лишняя капля способна придать пленнице сил.

Ветер приносит издалека листок ароматного лавра, и Марта хватает его огрубевшими пальцами, словно именно в нем заключена ее свобода.

Свобода. Так вот, что это такое! Это желанный оазис посреди пустыни, жадный глоток воды. Южный ветер в волосах и возможность пойти, куда позовет душа. Сначала Марта решила умереть, но потом выбрала свободу. Она выбрала не сдаваться. Ее выбором стала жизнь.