На изнанке чудес

— Я имел в виду, что все мы, конечно, неповторимы. Поэтому просто не давайте неурядицам затянуть себя в трясину уныния. И добро пожаловать на мои выступления. Да, вот так. Так и запишите. Хе-хе! А хорошо сказал, да?

В тот же вечер он дал концерт, после которого дамы плакали и смеялись, а их кавалеры с надеждой глядели в звездное небо, чувствуя себя избранными для какой-нибудь грандиозной миссии.

* * *

Пелагея поняла, что крылья слабеют, когда от шеи до кончиков перьев их пронзила острая боль. Горлица не сокол, для полетов на дальние расстояния не годится. Поэтому делать нечего — пора идти на посадку. Совсем близко промелькнули зеленые верхушки елей. Обдав горлицу облаком смолистых ароматов, предостерегающе качнулись и зашуршали сосны: "Не лети туда! Там смерть!"

Но она спускалась всё ниже и ниже, настороженно поглядывая по сторонам. На сей раз ошибки быть не могло: заповедный лесной край встретил ее журчанием ручейка и мелодичным переливом колокольчиков, подвязанных к ветке молодой сосны. Горлица опустилась рядом с колокольчиками, трижды повернулась на лапках вокруг своей оси и снова стала Пелагеей с чудесными глазами цвета свежей листвы и мелкими каштановыми кудряшками. Она присела на корточки и зачерпнула воды.

— Утомительное это занятие за лесом наблюдать, — пожаловалась Пелагея ручью. — Браконьеры хорошо свои капканы прячут. Сверху не видать. Но я всё равно не позволю истреблять арний. Когда они поют, даже в самом черном сердце зарождается радость. Грандиозу с ними не тягаться. Верно говорю, братцы? — Она обернулась, да так резко, что чуть не соскользнула с камней. Из кустов выглядывали шаловливые лисята. Чуть поодаль бестолково прядал ушами бурый заяц. А в зелени орешника, из-под ветвистых рогов, за Пелагеей внимательно следили оленьи глаза.

Потом олень внезапно дёрнулся, метнулся вбок и пропал за деревьями. Зайчишка юркнул под куст. Лисята перестали кусать друг дружку за уши и мгновенно исчезли в неприметной норе. Пелагея явственно различила щелчок. Поднявшись, разгладила многослойную юбку и бросилась на подмогу. В ржавом капкане билась и громко плакала арния.

— Сыроежки трухлявые! — выругалась Пелагея. — И кто ж это с тобой сделал?!

Она схватила капкан за обе «челюсти» и с усилием потянула в разные стороны. Тот поддался, но в отместку отвратительно проскрежетал. По коже пробежала волна липкого холода. То ли из-за скрежета, то ли из-за дурного предчувствия. Пелагею предчувствия редко обманывали. Стоило ей взять на руки окровавленную птицу, как она ощутила на себе прицел охотничьего ружья. Заскорузлый палец напрягся, чтобы спустить курок. Пули вылетят одновременно из двух стволов, поразят прямиком в сердце, прожгут насквозь, если она сейчас обернется. Пелагея предпочла стоять к врагу спиной.

— Бедняжечка, — сказала она арнии. — Как ты теперь летать будешь? Тебя бы к лекарю. Только вот лекарей в округе не сыщешь. Для начала промоем рану в ручье.

Она двинулась по направлению к ручью маленькими шагами, холодея от пяток до корней волос. Главное, подальше от вражеского укрытия. Туда, откуда удастся убежать. Но охотник раскусил ее план — пули, как острые молнии, вырвались из двустволки и устремились к цели. Лес сотрясли звуки мощного выстрела.

«Котик, береги дом. Не позволяй никому ходить на чердак», — проскочила в уме пульсирующая мысль. Протянулась тонкой лентой — и распалась на части, словно ее разрезали ножницами. Пелагея выронила птицу и упала на колени, прикрывая руками голову.

В последние доли секунды снаряды перехватила подвижная тень. Она возникла из воздуха, словно какой-нибудь бестелесный дух. Несмотря на свои длинные одежды, «дух» легко и непревзойденно перемахнул через поваленное дерево, выставил руку и без особого труда поймал раскаленные пули. Они пахли смертью. Спаситель поморщился, небрежно наклонил ладонь и позволил им упасть в серую пыль.

Охотник струсил не на шутку. Решив, что имеет дело с потусторонними силами, он попытался улизнуть. Но не тут-то было. Спасителю хватило всего одного щелчка пальцев, чтобы ближайшее дерево опутало охотника гибкими ветвями. Оплело — не пошевелиться. Ружье вывалилось из рук и покатилось по склону. Защищаться нечем. Хочешь — не хочешь, а взмолишься о пощаде. Усатая физиономия браконьера скукожилась и полила крокодиловы слёзы. Не знаю, говорит, кто вы такой будете, но отпустите меня на свободу.

«Фи, ну и плакса!» — подумала Пелагея. Она уже успела несколько раз проститься с жизнью, дать мысленные наставления коту Обормоту и была несказанно удивлена, обнаружив себя в полном здравии. Испуг выветрился в два счета, и на его место пришло любопытство. Кто это, интересно, такой быстрый и ловкий, что пули на лету хватает?

Спаситель на нее даже не взглянул.

— Выкладывай, чью волю исполняешь, — сурово повелел он охотнику. — Тогда отпущу.

Но охотник неожиданно проявил несговорчивость. Он наконец-то повел себя как мужчина и прекратил рыдать. Вытянул шею, повернул голову на восемьдесят градусов и гордо умолк, давая понять, что ни слова из него не вытянешь.

Спаситель пожал плечами.