На качелях любви

Вот только этого мне не хватало. Соколов принялся учить меня жизни. Я встала с убогого лежбища и, громыхнув стульями вместо прощания, вышла из пьяной верстальной. Нечего баловать бывшего жениха своим присутствием. Мои ноги невольно направились в сторону приемной, я не шла, меня вело мое подсознание. Во мне вновь проснулись бойцовские качества. Придется задвинуть нежданную любовь поглубже и подальше. У меня сейчас другие цели и задачи. Я должна отстоять свою честь. Олег Александрович Зимин работает в «Северном сиянии» главным редактором и генеральным директором. Он тот единственный, кто способен уладить раздор в женском гнезде. Всего лишь одним росчерком пера. У него есть на это все права. Я шла к любимому мужчине за правдой. В номер должны поставить мою статью, а не Сонькину. Есть две версии, два варианта. Один из них имеет больше прав на публикацию – он ярче, сочнее, колоритнее. Сонина статья, конечно же, должна заметно отличаться от моей по блеску пера. Спору нет. Но Соня не собирала материал, она не переживала ощущений, микроскопических оттенков чувств, делающих нас людьми. И она не сможет передать читателю всю гамму переживаний, возникших во мне во время поездки. Разумеется, Соня владеет слоганами гораздо изобретательнее, чем я – неопытная начинающая корреспондентка. Но Зимин отправил в командировку именно меня, а не искусного мастера пера и интриги. И ему необходимо довести до логического завершения процесс становления журналистки Дарьи Доброй. Одним взмахом авторучки Зимин может уволить, наказать, наградить и... поставить статью в номер. Мне лично требовалось последнее. Я имела право на просьбу. Если он не согласится на мое предложение и откажет мне, я буду умолять генерального, плакать, валяться у него в ногах. В эту минуту я не думала о превратностях любви. Личное отошло на второй план. И потом ведь любовь выбирает личность, а личность выбирает любовь. Одно к другому непременно приложится. Когда сотрудница Всемирного банка шла к директору за прибавкой к жалованью, вероятно, она думала именно так, как в эту минуту думала я. У нас с ней одинаковые мысли, а они всегда скакуны. И они легко могут привести к чрезвычайным последствиям, сбросив всадника со спины в самый неподходящий момент.

В приемной было непривычно пусто. Секретарша не торчала одиноким пугалом у окна. Стулья стояли у стен ровной линейкой. Закрытые шкафы настораживали своей замкнутостью. Онемевшие телефоны напоминали чучела диковинных птиц. Дверь в кабинет Зимина была наглухо закрыта. Все могу понять, но куда же подевалась секретарша – эта вечная хранительница начальнического тела и покоя? Сзади послышался тихий шорох. В приемной кто-то был. Я нервно оглянулась. В дверях кривилась безобразной улыбкой Марина Егоровна. До чего же она некрасива, просто до отвращения. Наверное, даже в ранней молодости девушка Марина не блистала красотой. Егоровна из породы женщин, коих природа обошла своим вниманием, не наградив ни внешностью, ни умом, ни добротой. Нет у них ничего, но они живут на белом свете, считая, что имеют законное право на существование. Могу допустить, что некрасивые женщины выполняют какую-то тайную миссию по уравновешиванию добра и зла на планете. Они служат молчаливыми стражами при конфликтах обеих сторон. А вдруг именно моя Егоровна является исполнительным служителем доброго начала. И она одна знает в точности, где находится эта крайняя мера, граница между адом и раем.

– Марин Егорна, а где Олег Александрович? – я обвела рукой небольшой полукруг.

– А в командировке он, моя милая, в командировке, – она будто повторила мое движение и нарисовала овал.

И круг замкнулся. Я смотрела на Егоровну, словно она прибыла по особому распоряжению из чистилища со специальными поручениями. На сей раз ей доверили важную функцию – растоптать человеческое достоинство молоденькой корреспондентки. Что она и сделала с превеликим удовольствием. Я осторожно обогнула Марину Егоровну и вышла в коридор. Мысли-скакуны прогарцевали и угасли. Гарцевали они довольно вяло, почти бесшумно. Я вернулась в свою норку. Сонька с торжествующим видом оглядела мою согбенную спину.

– Выпрямись, Дашка, а то у тебя скоро сколиоз разовьется, – весело крикнула зловредная мармазетка, перекрикивая редакционный гул.