На качелях любви

Было заметно, что феромоновая фабрика цветет и процветает пышным букетом. Оборотистые женщины скупали готовую продукцию на корню, не давая феромонам просочиться в торговлю, рассчитывая на легкомысленный мужской гипоталамус. От сексуального запаха можно было легко задохнуться. И вскоре Катин крокодил страстно задышал мне в спину. Ведь вся эта соблазнительная дурь произрастает на почве всепоглощающего одиночества. Феромоны и крокодилы – из одной серии. Я написала комментарий и отдала Егоровне, но ей этого показалось мало. Она погнала меня за материалом в народ, на улицу, в массы. В редакцию пришло кляузное письмо от обиженного мужчины. Одна девушка давно мечтает выйти замуж. Она написала объявление, прикрепила его к капоту и ездит по городу, призывая мужчин обратить на нее внимание. А какой-то злопыхатель вместо того, чтобы жениться на несчастной девушке, взял да и обратился в редакцию. Марина Егоровна долго размышляла, что можно изготовить из всего этого безобразия. Под руку попалась я, больше некого было послать, и она отправила меня искать истину. Я послушно поехала на встречу с романтической невестой. И вновь я уткнулась носом в человеческое одиночество. Оно разбросано везде, валяется под ногами, и никто не хочет испачкаться, подставив плечо одинокому человеку. Все хотят быть благополучными. Если не быть, то хотя бы казаться.

Я решила протянуть руку несчастной девушке. Нужно ей помочь. Невозможно же ездить по городу с объявлением на капоте. Пока я добиралась до Охты, снова позвонил Никита. Мы договорились встретиться вечером. А девушка оказалась сумасшедшей. Я на всякий случай держалась как можно дальше, вдруг на нее накатит что-нибудь этакое, и она саданет меня сумкой по глазам. Но она не саданула и долго рассказывала мне о своем эксперименте. Из путаных объяснений стало ясно, что сумасшедших мужчин на свете не меньше, чем сумасшедших женщин. А может быть, гораздо больше. Я смотрела в пронзительно-голубые глаза – светлые, чистые – и ничего не понимала. Она же красивая, очень, но явно чокнутая. И зачем ей все это? Сплошная непонятка. Я не записывала объяснения и не включала диктофон. Весь материал, по обыкновению, умещался в моей голове. Девушка вполне могла выйти замуж за кого угодно, такая она была красивая, но не хотела быть, как все. Девушка мечтала о романтической любви – отсюда и «вредные привычки». Так как рядом с ней никакого подходящего романтика не нашлось, она решила найти желанный объект эмпирическим путем. Повезет – не повезет. Пока – не везло. Но она радостно искрилась глазами, лучилась улыбкой, светилась надеждой. Я искренне позавидовала ей.

А мое будущее рассеялось в тумане безнадежности. Зимин был далеко. Соколов заливал горе ядреным «Хеннеси». А Никита мучился от неопределенности. Он так мне и сказал, дескать, мучаюсь от неопределенности. Мы сидели в каком-то маленьком безлюдном кафе. Больше молчали, изредка перебрасываясь словами. Я впервые ощутила бездну отчужденности: сидят молодые, симпатичные, современные люди, взаимно дружелюбно настроенные, и им нечего сказать друг другу. Никита понимающе вздохнул: «Я ведь в редакцию приходил, чтобы кому-нибудь рассказать о своем одиночестве, но у меня смелости не хватило».

– А как ты прошел? Кто тебе пропуск выписал? – простодушно спросила я.

– У меня свободный проход во все учреждения страны, – покаянно заявил Никита.

И опять мы замолчали. Никита имеет право свободно посещать все ведомства и учреждения, но ему тошно жить от вседоступности. Другим плохо от несвободы. И безденежья. И никто не может познать крайнюю меру. Где находится предел возможностей? Зато мои силы находились за пределом, кажется, я уже нашла свою крайнюю меру.

– Никита, тебе плохо? – спросила я, болтая соломинкой в бокале.

Мне было лень заводить разговор по душам. Я спросила из чувства вежливости.

– Нет, мне очень хорошо, – сказал он, дергая носом.

Кажется, он принюхивался ко мне, наверное, учуял мои сексапильные феромоны. Я вся сжалась. В сжатом виде удушливые газы не смогут добраться до тонких ноздрей Никиты, так мне казалось. Я не хотела, чтобы он привязывался ко мне. Это был не мой мужчина. Зимин – мой. Соколов – бывший, но мой. А Никита – абсолютно чужой, он не принадлежит мне. И никогда принадлежать не будет. Так распорядилось мое сердце. А оно весьма привередливо. Мы еще долго молчали, мучились, не зная, что сказать, о чем говорить. Наконец, я с трудом избавилась от общества Никиты и сухо попрощалась, мне не хотелось наносить одинокому мужчине еще одну рану. Никита ведь уверен, что он неотразим как бог. У него на лице написана его собственная неотразимость большими буквами. И я считаю его неотразимым, но мне плохо с ним в одной компании. Плохо, и все тут.

Сны в эту ночь обошли мой дом стороной. Мне не приснилось ничего длинного, уходящего в небо. Вообще, ничего не приснилось. Никто не захотел прийти ко мне в грезах. Но утром я почувствовала небывалый прилив сил, наверное, на моем организме сказывалось волшебное воздействие знаменитого рецепта от греко-римского борца.