На качелях XX века

Здесь разговоры пошли уже на химические темы. Я убедился, что Уотерс, все еще занимаясь свободно-радикальными реакциями, теперь полностью оставил синтез металлоорганических соединений через диазосоединения и занят исследованием реакций окисления гомолизом. Лабораторная обстановка была типична для органической физической химии и ничем неожиданным меня не поразила. То, что я узнал об изменении направления исследований Уотерса, было для меня очень важно. Мы распрощались, я выразил надежду, что увижу его в Москве. Обратный путь показался короче. Меня, однако, томил голод. По моему предложению шофер завез нас в городскую харчевню, и я подзаправился яичницей, сыром и пивом, а спутники мои более основательно.

Съезд уже завершился. Мне хотелось посмотреть в Лондоне Британский музей, картинные галереи, посетить Кембридж и побольше познакомиться с городом. Все это я осуществил в довольно короткий срок, хотя и урывками. О Британском музее я получил впечатление главным образом по богатейшим египетским коллекциям. На остальное уже не хватило времени. В Галерее Тэйта глубокое наслаждение мне доставила британская живопись. Туманные пейзажи Тернера, сочные портреты Гейнсборо, представленные в тэйтовской галерее, живы в памяти и сейчас. Я не удержался и прошел по знаменитой Бейкер-стрит от начала до конца, так как не помнил придуманного Конан Дойлем номера дома.

Случилось так, что я напросился в Кембридж к Тодду. Дело в том, что он сам отыскал меня, чтобы сообщить, что решено вывести из состава ЮПАКа его вице-президента Рихарда Куна[279], поскольку он немец, а меня ввести на его место. Мне ничего не оставалось, как ответить благодарностью. Брать на себя новые, да еще международные обязанности я не собирался и фактически на этом посту ничего не делал. Что касается Кембриджа, то Тодд просто забрал меня с собой и повез в автомобиле. Оказалось, что новое здание, где будет помещаться его лаборатория, еще только строилось, хотя и было уже подведено под крышу. В это здание он меня и сводил.

В действующей лаборатории он рассказал мне об одной из своих уже завершенных работ по исследованию окрашивающих веществ крыльев жуков, в основе которых фигурирует скелет коронена, что было для меня неожиданно. Он рассказал мне и о хроматографическом выделении этого вещества и познакомил с методом хроматографии, едва начинающим входить в практику химика-органика. Рассказал и о новых своих работах по исследованию структуры и синтезу нуклеозидов, в чем видел большое будущее. Тодд успел мне показать городок и главнейшие колледжи и рассказать о Кембридже и Оксфорде, сравнивая их.

Мои планы были выполнены, а у моих спутников и подавно, и я заявил, что надо ехать домой. В. очень расстроился и сказал, что он хотел бы исчерпать весь срок командировки, чему я очень удивился. Ему-то делать было совсем нечего, и, пользуясь своим положением главы делегации, я настоял на отъезде. Первое поверхностное знакомство с Великобританией закончилось. Что касается Лондона, то я убедился, что в августе Лондон так же невыносим, как Батуми: стоит изматывающая влажная жара. Поэтому московский август мне показался прекрасным, хотя он — предтеча осени.

Ректорство в МГУ. Строительство нового здания

В 1948 г. меня пригласил С.В. Кафтанов — министр высшего образования — и настоятельно предложил быть ректором Московского государственного университета. Когда я стал отказываться, он дал мне понять, что этого делать не следует, да и мое сопротивление не было безусловным, так как существовала мечта о строительстве нового здания МГУ, и я взялся за новые обязанности (фото 23). Конечно, я не мог совместить эту громадную и трудоемкую обязанность со всеми уже существующими у меня и передал деканство А.А. Баландину, в то время уже академику, одному из виднейших профессоров МГУ, моему сверстнику и товарищу. Без сожаления я оставил и роль академика-секретаря ОХН, им стал академик М.М. Дубинин[280]. С.И. Вавилов счел целесообразным, чтобы я остался в составе Президиума Академии наук, на этот раз представляя МГУ. Я никогда не бросал и не ослаблял руководства своими двумя — университетской и институтской — лабораториями, для этого существовали «неприкосновенные» часы недели.

Директорство ИОХа при хороших заместителях, которые уже подобрались, и при надежных, высококвалифицированных заведующих лабораториями не доставляло больших забот и трудностей, хотя, разумеется, требовало времени. На еженедельные заседания Президиума АН приходилось опять-таки тратить время. Ректора избрали в состав парткома МГУ — опять еженедельные (правда, вечерние) заседания. Спасало то, что в те времена не только можно, но и естественно было работать до позднего вечера. Помогала также и выработавшаяся привычка строго соблюдать запланированное распределение времени, иначе работать просто было нельзя.