На Кежеке

— Нет, я серьезно, — настаивал Миша, — ведь я чего не учел в субботу: садился я с пассажиром, а поднимался отсюда пустой, а теперь наоборот — надо взлететь с пассажиром. Тогда я и то чуть не таранил верхушки деревьев, а теперь… Впрочем, но оставлять же вас здесь…

— А самолет не побьешь? — строго спросил его Встовский.

— Побью, так с людьми вместе, — успокоил Миша.

— Хм! Штука… Валяй тогда лети один, мы верхом на конях отсюда выедем.

Миша еще раз прикинул длину взлетной площадки.

— Ну нет. Сделаем опыт. Попробую взять кого полегче. А там будет видно.

Прекрасно! «Полегче» — это я, мне делать «опыт». Теперь уж я прикинул расстояние от вершин деревьев до земли… Конечно, не так-то большое…

— Садитесь, — щедрым жестом показал на кабину Миша.

Встовский провернул винт, мотор заработал. Миша погнал самолет прямо в лес. Потом, развернувшись, спятился, насколько было можно. Андрей Федорович с Медведевым тащили самолет назад за хвост, как котенка. И вот мы покатились между деревьями, все больше набирая скорость и черкая крыльями по мелким кустам. Право, так летать могут, наверно, только ПО-2 и на них только пилоты лесной авиации… Когда мы наконец выскочили на открытую поляну, она мне показалась такой короткой, что сразу стало ясно: падать придется не от вершин деревьев, а, вероятно, всего лишь с половины их вышины. Это вовсе немного…

Лес надвигался пестрой желто-зеленой стеной, и я уже уперся руками в края кабины… Вдруг Миша дал самый полный газ и круто задрал нос самолета кверху. Передо мной открылось чистое голубое небо, лес сразу словно куда провалился. Я глянул вниз. Он был тут, совсем близко, взять и сощипнуть рукой верхушки… Я невольно закрыл глаза, а когда, через минуту, открыл их, самолет уже лежал в глубоком вираже и, словно по канату, взбирался в небо. Горизонт стремительно раздвигался, деревья разбегались врозь и делались все мельче…

Набрав высоту, мы пронеслись над поляной. Встовский с Медведевым стояли, задрав головы, и прощально махали нам шапками. Самолет лег курсом прямо на север.

Опять потянулась бескрайняя тайга. Сто километров без единой прогалинки. Мы плыли лесным океаном. Это сходство усиливалось еще и сильной болтанкой, в которую попал самолет. Нагретый солнцем воздух поднимался неравномерно, над глазками лесных болот он бил под крыло, над плотными массивами заставлял самолет падать в яму.

Теперь у нас был ориентир: дальняя цепь гор, что тянулась по берегу Ангары. Она медленно двигалась навстречу, и скоро блеснула синяя, как вороненая сталь, лента реки. Я чуть не вскрикнул, заметив на ней тот же плот, что видел вечером в субботу. Авария, что ли? Нет, за полтора суток он взял свою норму: ушел километров на шестьдесят. И вот он был еще виден с тысячеметровой высоты…

Потом под колесами замелькали постройки, мы, почти пикируя, пошли на посадку, и я не успел перевести дух, как прекратился несносный рокот винта, и самолет остановился на настоящей твердой земле.

Миша-летнаб помог мне выбраться из кабины, повернул за хвост самолет на полкруга и, пе перемолвившись ни единым словом с пилотом, махнул рукой:

— К полету!

И самолет снова взмыл ввысь.

— Вы бывали на Кежеке? — сам не зная зачем, спросил я Мишу.

— Над Кежеком бывал, — исчерпывающе ответил он.

Через два часа появился и Встовский. Он привез с собой даже всех рябчиков…

— Да как же вы за лес-то не зацепились? — взволнованно спросил я. — Вы и так тяжелей меня, да еще зачем-то и этих… рябчиков взяли…

— А я привстал, когда мы сесть на вершины хотели, и ничего — пронесло, — беспечно ответил Андрей Федорович.

Миша посмотрел на него и молча показал руками: дескать, запас был больше чем на полметра.

© Сартаков Сергей Венедиктович, текст, 1948