На хуторе

В поселке было теплее, чем в степи. Но Архипа, до нутра промерзшего за день, познабливало. Согрев был один – курево. И старик закурил, отряхнул с плаща и валенок снег и направился к воротам «Райтопа». Ему дважды приходилось покупать здесь уголь, и порядки были знакомы. По правую руку от входа стояла контора, но спешить туда Архип не стал, а прежде оглядел территорию. Уголь был. Возле рельсовых путей высился курган мелкой «семечки». Отдельно лежала куча доброго угля, антрацита. Обглядев эту картину, Архип в контору вошел. Там три стола помещались, и сидели за ними одни женщины.

– Здравствуйте, дочушки, – снимая шапку, поздоровался Архип. – С праздничком вас, с Рождеством Христовым. Или вы в городе такие праздники отменили? А я вот к вам пришел по-деревенски прославить, може, вы мне чего и подадите, – он тонкую политику вел, подлаживался и немножко дурачка деревенского из себя строил. – Рождество твое Христа Божие, воссияй миру свет разума… Не славят у вас так-то вот?

Конторские женщины заинтересованно головы подняли.

– Нет, деда, у нас было, да прошло.

– А вот у нас досе славят. Ныне моя бабка конфетов приготовила, печеньев, мелких денег. Родне и постарше какие – тем бумажные.

– Взрослые славят?

– А почему? Славят. Приходят как положено. – Архип, конечно, лукавил. Старое отошло. Из взрослых один на хуторе славильщик остался, Афоня Чертихин. Тот ходил. Остальные давно бросили. Но сейчас Архипу впечатление нужно было произвести, задурить бабам головы. – Приходят… А как же? Прославят. Вольешь им самогоночки…

– Ну, это и нашим мужикам покажи выпивку, они не то что Бога, черта прославят.

– Точно! Запоют еще как…

И женщины, о пьянстве мужиков вспомнив, к Архиповым речам как-то сразу остыли и спросили его:

– С чем пожаловал, деда? Угля нету.

– Как нету? А на дворе?

– Мало что на дворе… Мы же к тебе во двор не лезем, не высматриваем, где что лежит. Нету. Это учреждениям.

Полная женщина в очках, она возле окошка сидела, догадалась:

– Да ты же и не наш? Ты где живешь? Откуда ты?

– С колхоза.

– Ну, вот в колхозе и получай. Ты новую вывеску видал? «Гор-топ». Мы теперь только город снабжаем. Понятно?

– Нету у нас в колхозе угля, не дают. Чего бы я ехал? Нету. Порошины нету. А у меня весь вышел. Чего же нам с бабкой теперь, померзать? Помогите, Христа ради. Вы – девчата хорошие, с праздником я вас поздравил. Поимейте снисхождение к старикам.

– Де-еда… Тебе русским языком говорят: «Гор-топ». Снабжаем только город. А сейчас и своим не даем. Понимаешь? Обращайся в колхоз. Вас теперь централизованно снабжают, отдельно. А мы ни при чем, понял?

– Куда же мне идти, дочушки? Поимейте снисхождение. Зима, глядите, какая. А топка зарезает. Какие помоложе, на технике, те достают. А мы с бабкой, кому нужны пенсионеры? А в свое время трудилися. И ныне я, по возможности… То сад сторожу. Фронт я прошел, – главный свой довод наконец выложил Архип. – Заслужил награды. Вота и удостоверение есть, – начал он плащ расстегивать.

– Не надо твоих удостоверений. Тебе же говорят – в колхоз обращайся. А мы «Гор-топ». В колхоз иди.

– В колхозе конь не валялся. Чего я туда пойду? Порошины там нету угля. А вы обязаны… А как же… – стал запинаться дед Архип, все свои слова выговорив и расстегнув телогрейку, вынул на свет божий газету, которая лишь видом своим придала ему сил; и голос выправился, стал твердым: – Вот… правительство что говорит? – потряс он газетой. – Для участников войны в первую очередь! – он даже воскликнул тонким сорвавшимся фальцетом. – А вы мне голову кружите! – И снова в голос, чуть не в крик, проговорил наизусть, не глядя в газету: – Проявлять постоянное внимание!

Женщины, поняв, что старика не унять, терпеливо слушали его, а потом одна из них спокойно спросила:

– Ты, деда, русский человек или нет?

Архип вдруг в единый миг понял, что угля не дадут. Он понял, шапку натянул и пошел из конторы.

А время стояло не раннее. Короткий зимний день догорал желтым, режущим глаз закатом. Солнце уже утонуло за крышами домов до утра. И теплые звезды земных огней зажигались в домах.

На центральной площади поселка нещадно дуло, по серому асфальту шуршала поземка. Двухэтажный дом стоял с сиянием огней. В доме было тепло, форточки открыты, даже двери настежь.

И как только подумал Архип о тепле, о покойном домашнем тепле, так сразу окоченел. Казалось, единым махом просек его до костей и насквозь студеный ветер. Архип сжался, пытаясь сохранить в теле хоть теплую крупицу. И скорее, скорее поковылял к магазинам, что стояли за площадью, справа. Там можно отогреться.

Он прошел полпути, когда пахнул ему в лицо сладкий запах свежего пшеничного хлеба. Архип споткнулся и встал, вначале ничего не понимая, он замер и стоял, вновь и вновь вдыхая этот благостный, добрый, почти забытый дух. Надышавшись всласть и опомнившись, Архип пошел к хлебу, к магазину.

Хлеб выгружали из машины. Старик, глотая слюну, хотел прямо здесь попросить хоть кусочек, но побоялся. Он прошел в магазин, и голова его кругом пошла, опьяненная райским запахом хлеба.