На хуторе

И утром он встал вареным. На крыльцо вышел, плюхнулся на ступеньки, глаза продирал. И тут заметил – мокро. На гусинке – траве, что по двору росла, – капли посверкивали. Лужица стояла возле кухни, на низком месте. Степан поднял голову и охнул: стог, что вчера высился за базом, срезан был наполовину. В сердцах он закурил. И глядя на мать, которая из огорода шла, начал головой качать горестно и губы поджал.

– Выспался, мой сынок, – подошла мать, – а матаря твоя…

– Вижу, – перебил ее Степан. – Моя матаря, – передразнил он, – за ней не соскучишься. Работу всегда придумает. Нет ее, так она ее создаст. Для чего ты… – поднялся он на ноги. – Ну чего ты его разорила? Чешется, да?!

– Не шуми, мой сынок, послал Бог дождя.

– Тьфу, – плюнул Степан.

– Плюй не плюй, а сено не улежонное. Нам бы накрыть его вчера. Матаря забыла, а ты нет чтобы подсказать! Ты все же мужчина, хозяин…

– Да оно же не промокло ничуть!.. Дождь-то какой был!.. А ты все разворочала.

– Люди не дурней нас… Вон Тарасовы тоже разорили. Аникей чуть свет поднялся, все перетрясает. По-хозяйски… А как же, мой сынок, – со слезой проговорила она, – вдруг зачнет преть! Погубим такую сену. И будем зимой с коровкой вдвох реветь. Она на базу, а я в доме.

– Сама будешь класть. У меня уж руки не поднимаются.

– Матаря складет, – вздохнула мать. – Матаре не на кого надеяться. Был бы отец живой…

– При нем бы не раскидала, – перебил ее Степан. – Спросилась бы. А без него дюже хозяйственной стала.

Так, слово за слово, они и поругались. Мать обиделась, надулась, носом пошмыгивала, бурчала: «На матарю теперь все шумят… А матаре шуметь не на кого… Она кругом виноватая…»

Вот тут-то, совсем неожиданно, но очень вовремя, и приехала Ольга с Аннушкой. Степан возле дома сидел, на лавке, мать поросенка кормила, а тут калитка скрипнула, отворяясь, и Аннушка, словно с неба свалившись, во двор вошла осторожно, с опаской. Отца увидела, бросилась к нему.

– Ты откуда? – проговорил он, обнимая ее. – А мама где?

– Она бегом не хочет.

Степан пошел встречать. Ольга в обеих руках несла – сумку и чемодан. Увидев мужа, она остановилась и ношу свою на землю поставила.

– Ты чего как снег на голову? – смеясь, подошел к ней Степан.

– Ой, – сморщилась она, шевеля пальцами рук. – Еле донесла.

– Это ты с автобуса, с грейдера?

– Ну да, на автобусе. Ты, может, ругаться будешь, я путевки взяла, – быстро-быстро начала она объяснять, потому что уже близко к дому подходили. – В завкоме путевка оказалась в наш пансионат, на море, семейная, ехать всем троим, на две недели. Я подумала-подумала, позвонила тебе в цех, Леонтьев говорит – бери. У тебя там какие-то отгулы есть. Ну, я и взяла. Может, думаю, не будет такого случая… А с тобой посоветоваться как? Сюда не дозвонишься! Ехать надо на этой неделе.

– Правильно сделала, – сказал Степан. – Сено уже покосили и свезли. До среды почистим базы и поедем. Покупаемся!.. – счастливо рассмеялся он. – Это хорошо. Я на море ведь ни разу не был. И Аннушка посмотрит. Хорошо.

Мать встречала их у ворот. Бабка стояла рядом, на костыль обеими руками опершись.

– Моя доченька, – жалостливо пропела мать, – да чего же ты не упредила! Степушка бы встренул. Да к нашим не зашла, они бы привезли. Умучалась, моя хорошая.

Тут начались ахи да охи, расспросы да рассказы, и утренняя ругня, конечно, забылась.

Аннушка освоилась быстро. К бабке прилипла, вернее, к прабабке. Та с ней за горохом сходила; и теперь они шелушили зеленые стручки, сидя рядышком на лавке.

– Бабушка, а у тебя зубы тоже от конфет отпали?

– От конфетов, моя хорошая, – засмеялась бабка, – осталось вот, куснуть нечем.

– И у меня от конфет два отпало.

– Кыш, проклятые, – шумнула бабка на кур, которые к самым ногам подобрались.

– Бабушка, можно я их тоже прогоню? – попросила Аннушка.

– Гоняй их дюжей, моя сладкая, весь двор позасрали.

Степан, услыхав эти слова, усмехнулся и на Ольгу глянул.

Та виду не подала. Аннушка, с бабкиным батожком наперевес, пошла вперед.

– Ш-ш-ш, – шипела она, а потом, остановясь, спросила: – Бабушка, а они не кусают?

– Не боись, моя сладкая, не тронут.

– Пойдем-ка в сад, искупаемся, – предложил Степан жене.

– Правильно, сходите. Обмоешься с дороги, моя доча. И Анюшку возьмите, пройдитесь семейно.

Бабка поднялась, сказала:

– Мне надо итить гусей глядеть. Кабы в ячмень не зашли.

– Бабушка, можно я с тобой пойду?

– Пойдем, моя помощница, – довольно улыбнулась бабка. – Собралися стар да млад…

Они пошли через улицу, у холма остановились.

– А она не кусает?! – о чем-то звонко спросила Аннушка.

– Не боись, моя хорошая, не тронет.

Степан с грустью смотрел им вслед. Ах, как стара была бабушка! Согнутая, с каким-то горбом за плечами – откуда он взялся и когда! Голова ее клонилась к земле, хорошо, хоть батожок помогал.

Мать поняла Степана.

– Старенькая у нас бабушка становится, – вздохнула она, – прям никудышная.