Да и убийство Розалин… Разбогател Шарло де Руайан. Леру говорит, они были друзьями, — но не любовниками, видимо. Ремигий не мужеложник: аббат слышал о нескольких порочных связях виконта, но неизменно с особами женского пола. Убить девицу для друга? Ну, это уж, воля ваша, полная бессмыслица. «Какая трогательная заботливость…», — как насмешливо обронила графиня де Верней. Реми в излишнем внимании к друзьям не заподозришь, в любви к ближнему не обвинишь. И вообще, возьмись за это дело Реми де Шатегонтье, знаток редких ядов, как уверяет Антуан, зачем же ему, помилуйте, огород-то городить? Девицы просто умирали бы в гостиных, бальных залах да в Опере — лёгкий приступ дурноты, головокружение — и ах!..
Его светлость герцог де Конти… Блудный домик возле таможни Вожирар. Местечко, что и говорить, подозрительное. В таких местах устранено всё, что могло бы помешать: неприятные сюрпризы, назойливое любопытство, и нет каприза, продиктованного извращённостью этих душ, которого нельзя было бы исполнить. Но герцог казался аббату старым потаскуном, чей изношенный организм уже не допускал особых излишеств, на что весьма насмешливо и прозрачно намекал Реми. Эти жуткие преступления просто не вязались с упитанным весёлым жуиром.
Но разговор, подслушанный Леру… Герцог выразил полную готовность убивать. И то, что видел тогда он сам у Биржи, вспомнил де Сен-Северен. Что было в том чёртовом мешке? Там был не яд — ведь доза-то была лошадиная.
Нет, всё разваливалось… Герцог когда-то брал яд у Ремигия. Но это же было несколько лет назад, и ведь убитые девицы вовсе не отравлены! Они осквернены — страшно, безжалостно и зло. У его светлости в его-то годы и сил-то на такое не достанет! Ну, с чего он, Жоэль, взял, что убийца где-то рядом? Слова Леру? Но убийца может быть и совсем незаметным, серым, вроде Анатоля дю Мэна, и кидаться, подобно Серену, на какие-то странности, вроде аметистовых подвесок, или жемчугов. Не носили ли обе девицы одинаковых украшений? И каким образом Ремигий и де Конти могли бы выманить девиц из дому?…
Аббат устал от размышлений и не заметил, как уснул.
Наутро, проснувшись, ахнул: огромный платан под его окном с жёлтыми и ещё не опавшими листьями был покрыт снегом. Зима, надо сказать, всегда заставала Жоэля врасплох, вот и сегодня, несмотря на то, что время шло к Рождеству, аббат, Бог весть почему, удивился. Франческо же Галициано уже приготовил любимому господину тёплый зимний плащ, подбитый мехом, и сапоги, и Жоэль с удивлением посмотрел на них.
Одевшись, вышел на улицу, вдохнул полной грудью. Запах зимы проник до глубины лёгких, заставил прищурить глаза от слепящей белизны, аббат улыбнулся и едва не вскинул руку в благословляющем жесте. Пушистый влажный снег скрипел под ногами, прохожие улыбались, оголтелые мальчишки носились во дворах, играли в снежки. Жоэль решил, что поступил правильно, не велев закладывать карету — он погуляет, а потом к вечерней службе пойдёт пешком.
Шёл медленно, по-прежнему глубоко дыша, останавливаясь, то следя за прыгающими на обледенелых ветках пичугами с красноватыми грудками, то наблюдая за расчищающими дворы дородными мужчинами, то разглядывая огромное снежное чудовище, вылепленное детишками. Голыми ладонями набрал охапку снега и чуть лизнул его, как делал в детстве.
Он не заметил, что уже полквартала следом за ним едет карета, однако, неожиданно обернувшись, узнал её по чуть запорошённому снегом гербу графов де Верней. Старая графиня, укутанная в несколько шуб и шалей, выглядела бы комично, если бы не выражение её лица — хмурое и сумрачное. Властным жестом она подманила его к себе, раздражённо шикнула на Монамура, тотчас высунувшегося из корзинки, и вблизи аббат заметил, что старуха откровенно расстроена.
— Вы, как я погляжу, совсем ещё мальчишка, Сансеверино, — она обронила эту ничего не значащую фразу вместо приветствия. Жоэль молча ждал. Сердце его сжалось в предчувствии беды. Графиня оперлась костлявой рукой о дверцу и чуть наклонилась к Сен-Северену.
— Вы ещё не слыхали новостей? Сегодня на рассвете полицейские нашли новый труп. Это Женевьёв де Прессиньи… — Аббат похолодел. — Наставления о девичьей скромности ей теперь не пригодятся, — задумчиво проговорила старуха, глядя на длинный след колеса экипажа в снегу.
Часть третья
Солнце превратится во тьму и луна — в кровь, прежде, нежели наступит день Господень, великий и страшный.
И будет: всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся.
Глава 1
«Под носом у нас людей пожирают, а вы о каком-то лишае!..»