На кладбище Невинных (СИ)

Аббат вздохнул. Он — священник, напомнил он навязчивой особе, и любит аромат ладана. По душе ему и запах лимона. Мадемуазель ещё несколько минут пытала его, он отделывался односложными ответами и был рад, когда Люсиль вместе с несколькими девицами наконец покинула гостиную.

Шарль де Руайан между тем долго обсуждал с Реми де Шатегонтье насущнейший для себя вопрос, потом воззвал к присутствующим. Фирмы Бланше и Такенов предлагали прекрасные клавесины. Он проверял, звук отрывистый, но гулкий, обертоны звучат свободно, серебристо-звонкие тембры в верхнем регистре очень красивы, а в басах «наплывы» обертонов создают колорит церковных звонниц. Чудесные инструменты.

— Ну, так что же, покупайте, Лоло, — зевнул герцог де Конти, который не отличал мажорного трезвучия от минорного.

Шарло ответил, что всё не так просто. Сложность была в том, что граф де Реналь продаёт инструмент Дени прошлого века — и великолепный! Воплощение сверкающей лёгкости и изящества!

— Ну, так покупайте инструмент Дени, — равнодушно почесал макушку герцог и вытащил из кармана часы.

Не тут-то было! Оказалось, что, несмотря великолепные качества клавесина Дени, он вступил в противоречие с проповедуемым Лоло принципом «гармоничной прелести»! А именно, его строгое и тяжеловесное обрамление и крыловидная форма не сочетаются по цвету с обоями от братьев Раше в его доме на улице Сен-Жак, корпуса же инструментов Бланше и Такенов прекрасно инкрустированы модными китайскими узорами и идеально вписываются в интерьер его музыкального зала.

Герцог был невозмутим.

— Так купите оба, Шарло. Инструмент Бланше поставьте в музыкальном зале, а клавесин Дени — в вашем новом доме. Там под него и интерьер закажете.

Шарло задумался. Возразить было нечего.

— Простите, Жоэль, — неожиданно услышал аббат голос Бриана де Шомона. — Нам Камиль д'Авранж как-то сказал, что вы в колледже сочиняли стихи и их хвалили.

Вообще-то Брибри лгал. На самом деле Камиль сказал ему, что аббат был борзым стихоплётом, и тон, каким это изрёк д'Авранж, не оставлял сомнений в том, что сам Камиль считает аббата бездарностью. Но Брибри знал недоброжелательность Камиля к аббату, и потому был преисполнен чистого любопытства, ибо любил поэзию.

Камиль д'Авранж, услышав своё имя, подошёл ближе. Сен-Северен поморщился: уж больно неприятным было неожиданное внимание Брибри. Барон не нравился Жоэлю до отвращения, а фамильярность обращения и вовсе претила. Нашёл себе дружка, ничего не скажешь.

— Это были не стихи, а метрические упражнения, дорогой барон. Нам давали задания, и я их выполнял, — неохотно ответил он.

— То есть вы способны написать по заказу?

Аббат пожал плечами.

— Писать можно о том, что испытано или осмысленно. И лишь талант от Господа делает возможным озарения. Я лишён озарений, но в колледже отмечали мои способности к стихосложению. Это не одно и то же, мсье де Шомон.

— Но на заданную тему вы напишете?

Аббат вздохнул.

— Если тема близка — да, — Сен-Северен стал уставать от пустого разговора.

Силы небесные, что этому чёртовому мужеложцу от него надо?

— Ну, попробуйте. Вам близка тема античности?

— Не во всем.

— Напишите о Греции.

Аббат вздохнул и хотел было отказаться, но Брибри поддержала маркиза. Она тоже обожала стихи.

Сен-Северен подлинно не чувствовал в себе поэтической одарённости, точнее, иногда, ощущая вдохновение, что-то рифмовал, но серьёзно к этим опытам не относился. Сейчас, желая навсегда отучить барона обращаться к нему с подобными глупостями, торопливо срифмовал свои мысли, но не об античности, а о Лоло и Брибри, обрядив их в античные одежды, искренне стараясь, чтобы, прочтя стихотворение, Бриан де Шомон почувствовал себя уязвлённым и отстал бы от него навсегда.

Закончив в считанные минуты, он протянул листок Брибри. Тут же подошли Лоло, д'Авранж и Реми де Шатегонтье, и заглянули в написанное.