На кладбище Невинных (СИ)

— Ну… да. Сказал, что все это время просто шутил, а на самом деле влюбился в меня с первого взгляда.

— И что же вы решили, мадемуазель?

— Я ему отказала. Зачем мне этот шутник? Жизнь — не шутка.

— Но не были ли вы излишне суровы к мсье д'Арленкуру?

— Ничего. Он записной остряк, пошутит — развеется. У таких мужчин — всё легко. Пустышка он. Через три дня к другой посватается. Бордельный завсегдатай!

— Некоторые мужчины смотрят на подобные вещи, как на шалости и проказы.

— Бога ради, вот пусть и в жены себе берут проказливых «весёлых девиц»! Ноги моей больше у д'Арленкуров не будет.

Камиль д'Авранж тихо опустился на стул. Сердце его билось в груди как молот о наковальню. Он любил малютку Стефани и сейчас был искренне изумлён. О браке Стефани с Теофилем д'Арленкуром он мог только мечтать — Тео наследовал колоссальное состояние отца, был единственным сыном. Да, юношу не назовёшь херувимом, Камиль знал, что д'Арленкур волочится за всеми подряд по принципу «зацепил — волоки в постель, сорвалась, наплюй…»

Но вот аббату удалось всего за неделю добиться того, что было невозможным: д'Арленкур сделал предложение! Но этого мало — Стефани отвергла его! Он глубоко вздохнул. Сам развращённый до мозга костей, д'Авранж понимал, что из д'Арленкура муж и вправду выйдет никудышней, а вот отказ Стефани поднимет её цену в обществе. Он и бесился, и восхищался. Ради счастья малышки Камиль был готов пожертвовать самолюбием, но, замечая, как неуклонно растёт влияние аббата на его девочку, испытывал ножевую боль. Теперь он медленно начал понимать и иное — это проступившее понимание заледенило его. Ненавистный поп незаметно сумел вложить в голову Стефани свои дурацкие догмы, и рано или поздно она… приложит их к нему, Камилю.

Аббат тем временем, подумав, одобрил поступок мадемуазель. Сердцу не прикажешь. Репутация мсье д'Арлеркура, и в самом деле, оставляет желать лучшего, брак с ним может быть удачен только при полном раскаянии молодого человека в его предшествующем распутстве, либо при вразумлении от Господа, всегда наделяющим человека пониманием истины. Он недостоин пока хорошей жены. При этом аббат добавил, что неустанно молится об удачном браке юной Стефани, и полагает, что среди тех юношей, что ныне окружают её, она непременно найдёт достойного спутника жизни.

Порозовевшая от ласковых слов аббата, мадемуазель удивительно похорошела, и тут, наконец, заметила Камиля д'Авранжа. Тот молча смотрел на кузину, и что-то в его лице удивило её. Стефани подошла к нему.

— Камиль, ты болен? Почему ты так смотришь?

Д'Авранж понимал причины своего дурного самочувствия, но не мог и не хотел делиться ими с кузиной. Однако от одного вопроса не удержался:

— Я вижу, ты весьма доверяешь мсье аббату. Уж не влюбилась ли ты в него, сестричка?

Стефани странно посмотрела на него, без обычной улыбки, серьёзно и прямо.

— Он — прекрасный человек. Мне старая графиня де Верней сказала, что за восемьдесят лет встретила среди людских толп не больше семи настоящих Людей. Я не поняла тогда, думала, старческая болтовня, а теперь мне ясно, что она подразумевала. Он — настоящий. Но послушай, — обернулась она к д'Авранжу, — вы ведь учились вместе… Вы друзья?

У Камиля д'Авранжа начал колебаться под ногами пол. Он торопливо пробормотал: «Приятели», — и сделал вид, что торопится поприветствовать только что вошедших банкира Тибальдо и виконта Реми. Он хотел избежать продолжения этого разговора и вскоре подсел к карточному столу.

Но играть не хотелось. Карта не шла. Граф был взвинчен и раздражён.

Неожиданно он вздрогнул. У карточного стола стоял Реми де Шатегонтье. Виконт был откровенно не в духе, тем не менее, сдержанно осведомился, приглашён ли д'Авранж на обед к герцогу де Конти в эту пятницу? Камиль спросил, разве обед назначен на пятницу? «А разве у его сиятельства этот день занят?» Нет, Камиль был свободен. Реми поклонился и отошёл.

Аббат удивлённо смотрел на бывшего сокурсника. Камиль, сам не понимая, что делает, вдруг медленно подошёл к аббату де Сен-Северену и присел рядом. Жоэль, скрывая удивление, отвёл глаза. Такие лица он видел в храме у некоторых из своих исповедников, обычно людей отчаявшихся и в себе, и в милосердии Божьем. Там он стремился поддержать их и взглядом, и увещеванием, но сейчас молчал, боясь вспугнуть неожиданный для него порыв д'Авранжа. Впрочем, скоро всё миновало. Аббат видел, как медленно твердеет и грубеет лицо Камиля, как застывают и снова начинают странно светиться его глаза.

Камиль д'Авранж снова стал собой.