На колесах

— Спасибо, я не знал. Спасибо, честное слово, не знал, — стыдливо произнес тот. — Я и не хотел ехать на машине, но жена, знаете: в отпуск на машине… А я с ней не спорю, — мужчина улыбнулся, и его лицо немного скрасилось этой виноватой улыбкой.

Никифоров вышел на площадку перед центром, искал врачиху и думал, что слесари наверняка помытарят беднягу и что позднее надо будет зайти на срочный участок.

Цвета машин, стоявших в тени здания, напоминали июньский цветущий луг радуга синтетических эмалей «гранат», «коррида», «желто-песочная», «изумрудная», «ярко-синяя». На деревянной лавке, которую уже достало солнце, сидели заказчики, а рядом чернел обгорелый «жигуленок» с покосившимися передними стойками и глубоко продавленной крышей. Сколько уж перевидал Никифоров аварийных машин, как профессионал бестрепетно взирал на них, но внутри все-таки саднило, мерещилось, будто катастрофа была суждена ему, да на сей раз пронесло. И в самом деле, всякое с ним случалось на дороге, ведь дорога — это не просто асфальтовая полоса с откосами и кюветами по бокам, это всегда тайна.

Никифоров подошел к обгорелым «Жигулям». Среди стоявших перед машиной мужчин была молодая женщина в голубых джинсах, крепко стягивающих бедра, и в легкой трикотажной рубашке. Она была стандартно красива, как обыкновенная московская девушка-женщина из обеспеченной семьи, и не понравилась Никифорову. Наверное, она и была хозяйкой «Жигулей» (или наследницей?), во всяком случае, пригнала машину в автоцентр и теперь с улыбкой рассказывала любопытным мужчинам об аварии. Никифоров не стал слушать, с него хватало, что он понимал: там едва ли обошлось без жертв, а усмешечки рассказчицы были просто дешевкой, потому что она не испытывала и тени сострадания к тем, кто остался в горящей ловушке с заклиненными дверями.

Не найдя Полетаеву, Никифоров вернулся к открытым воротам и снова оглядел подъезд. Синий «фиат» с серыми от сухой грязи бортами резко подъехал к длинной очереди около мойки; на нем были краснодарские номера. Никифоров даже мысленно произносил слово «фиат» на итальянский манер, с ударением на первом слоге. В Тольятти, где он начинал, так говорили все ветераны: «фиат». «Уехала, — подумал Никифоров. — Попросила кого-нибудь подвезти и уехала». Он посмотрел вдаль, на обесцвеченный расстоянием лесок, вспомнил зайца, снова удивился. Живая природа, окружавшая автоцентр, была скудной: серые воробьи, три дворняги и кошка из столовой жили рядом с автомобилями, а может быть, не только рядом, но и благодаря им.

Полетаеву он нашел неожиданно: она сидела в служебной, его собственной, машине, и не заметь он опущенного бокового стекла, ни за что бы не увидел ее. Он-то считал, что замки в дверях его вишневой «ноль третьей» закрыты, и, хотя видел внутри чей-то профиль, до него не доходило, что там кто-то сидит.

Он сел в машину, вставил ключ в замок зажигания и спросил:

— Хотели угнать? — Тронул машину назад, развернулся на пятачке перед воротами. — Недавно приезжал один летчик, у него «Волгу» на Кавказе угнали. Правда, заплатили пятнадцать тысяч.

— Угнали и заплатили?

— Зашел в ресторан, машина на улице. Вышел — машины нет, одни чемоданы стоят. Под чемоданами пятнадцать тысяч.

— Ну, у меня зарплата маленькая, могу только расписку оставить.

Никифоров засмеялся, повернулся к ней. Черная челка над серыми глазами, расстегнутый воротник, золотая цепочка на шее… Закрыла-таки столовую!.. Левая рука на спинке сиденья, ногти коротко острижены… Забралась в его «Жигули», наперед зная, что Никифоров ее повезет!

— Я в московскую дирекцию, — сказал он.

— В Москву-у? — разочарованно протянула она. Ей-то было в другую сторону, и он сразу пожалел, что соврал.

— Да, вызывают. — Он затормозил: возле мойки затевалось что-то странное. — Подождите меня. — И вышел, ничего не объяснив.

Никифоров чувствовал холод под ложечкой. Он всегда боялся, когда сталкивался с опасностью, потому что с детских лет был слабым, невысокого роста, многие хотели его подмять, и, сопротивляясь, Никифоров тратил больше сил, чем ему отвела природа на такое сопротивление. А сейчас на него глядела Полетаева, и он быстро шел к резвым парням-краснодарцам, затеявшим драку в очереди. Их машина косо стояла, подрезав путь оранжевой «Ладе» с московским номером. Коренастый кубанец, подняв большие кулаки, топтался перед рослым скуластым москвичом, который время от времени угрожающе замахивался. У обоих были разбиты губы. Трое других краснодарцев смотрели на них, не выходя из машины.

— Вы же нахал! — крикнул Никифоров крепышу. — Немедленно станьте в очередь.

Москвич двинулся в атаку, с глухим горловым хеканьем послал два прямых удара левой и правой. Кубанец отступил, но один из ударов достиг его носа, и нос мгновенно распух.

— Что вы делаете! — повернулся Никифоров к москвичу.

Звонко захлопали дверцы. Москвич оглянулся, крепыш сразу ударил его. И заодно ткнул под глаз Никифорова. Директор отшатнулся, очумело глядел, как четверо теснят москвича к придорожному полю.