На корабле утро

Слегка задрав нос, линкор величественно выполз из своей берлоги, выровнялся, ощетинился сотней стволов зенитных пушек и… едва не получил прямое попадание снаряда чоругской стратегической мортиры!

О том, что это именно мортиры, мы узнали совсем скоро. На связь с нами вышел сам Алексей Романович Бык – командир линкора-авианосца «Суворов». На терминале связи возникло его большое румяное лицо под сенью козырька монументальной капитанской фуражки.

– Товарищ Маджид, приветствую вас. Разгадали мы ваш ребус… Верфи находятся под обстрелом чоругских стратегических мортир. Насколько я помню, в ваших документах их величали «интерпланетарными метательными установками»… Эти самые установки окопались на поверхности спутника Кушер. Оттуда значит и стреляют… Мы сейчас ими займемся. А вам рекомендую поменьше подставляться. Как выйдете на орбиту, докладывайте.

– Вас понял, ашвант Алексей! – ответил Маджид.

В эту секунду земли достигла первая крупная порция чоругских снарядов. Так что всем сразу стало не до разговорчиков.

От близкого разрыва линкор основательно тряхнуло.

Циклопы кубарем полетели со своего плотика.

Вестовой с подносом, на котором позвякивали пустые мензурки из-под чая, растянулся на полу, но поднос не уронил, удержал на вытянутых руках – готовый кадр для дурацкой комедии.

– Полная тяга на днищевую группу! – скомандовал Маджид по-мальчишески звонким голосом.

Основную нашу проблему я понимал, хоть и не был офицером-звездолетчиком.

Линкору сейчас нужно уходить на максимальной скорости от верфей, однако для этого требуется набрать минимально безопасную высоту. Иначе мы рискуем перепахать брюхом неказистые окрестные холмы.

По броне линкора забарабанил частый град осколков от разрыва очередного снаряда. Посыпались доклады с других постов. Пока все было более-менее цело, только срезало пару пусковых установок ложных целей по правому борту.

А вот с фрегата «Вира» известия пришли самые неутешительные: прямым попаданием оторвана корма, корабль теряет стабилизацию, переходит в обвальное падение.

В моем мозгу вспыхнула череда невеселых картинок.

О да, я мог себе представить, что творится на гибнущем фрегате «Вира»!

Из разорванных труб хлещет люксоген вперемешку с жидким гелием…

Нервно перемигиваются и гаснут дюзы…

Трехсотметровый тесак корабельного корпуса валится на бок, с растущим дифферентом на нос несется к земле…

Самые любимые любимчики Ахура-Мазды, возможно, успели добежать до спасательных капсул… Не думаю, что таких много… Но все может быть… Командир корабля и старшие офицеры – белые, как мел, – из последних сил сохраняя достоинство, задраивают бронедвери боевой рубки, прощаются друг с другом, втайне надеясь, что цитадель ГКП выдержит и удар о бетонку, и плавильную печь взорвавшегося реактора.

Скорее всего, цитадель не выдержит. Но надеяться ведь не вредно…

Чтобы не разделить судьбу «Виры», Маджид был вынужден отдать приказ.

– Средний вперед на двадцать делений!

Когда я услышал это, моя смелая осназовская душа ушла в пятки. Это значило, что маршевые двигатели сейчас выдадут тягу, равную одной пятой максимальной. Это значило, что миллионы, десятки миллионов виртуальных лошадок впрягаются в наш линкор и рвут с места в карьер. Наконец, это значило, что мы трогаемся со скоростью, которой позавидует любой истребитель.

– Эх, залетные! – закричал Черныш, которого припечатало к переборке четырехкратной перегрузкой.

Если до сего момента наш линкор казался ленивым волжским сомом, этаким сомярой, трехсот лет отроду и ста пудов весом, вальяжно выползающим из-под коряги, то отныне мы претендовали на то, чтобы стать поджарой, хищной акулой в броске. И даром что бросались мы в никуда. Главное – скорость, напор!

– Тангаж – десять. Доклад по высотометру каждые две секунды! – скомандовал Маджид.

Линкор несся вперед, выкарабкиваясь из гигантской природной чаши, на дне которой разлеглись верфи.

Навстречу нам бежали террасированные склоны холмов, клонские домишки с плоскими крышами, змеистый серпантин велотрассы, кабинки лыжного подъемника.

Динамика докладов по высотометру ужасала: «пятьдесят восемь…», «шестьдесят четыре…», «семьдесят семь…», «семьдесят…», «шестьдесят два…», «пятьдесят…», «тридцать два…», «двадцать три…», «одиннадцать…»

– Мы падаем! – заорал трусоватый Земский.

Хладнокровные пехлеваны окатили его волной снисходительного презрения.

– Не падаем, балда, а взлетаем, – разъяснил Черныш. – Просто взлетаем мы медленно. А стены этой гребаной котловины растут быстрее, чем мы взлетаем!

Земский заткнулся.

Мне было страшно. По-настоящему страшно. Потому что я понимал то, чего не понимали, наверное, ни Черныш, ни Земский.

Сейчас Маджид не может ни на сотую увеличить крутизну взлета. Стоит ему немного задрать нос, и корма опустится на те самые одиннадцать метров, которые отделяют нас от земли. Длинная дура – линкор…

Показания альтиметра плясали вокруг отметки «семь».

И когда я уже думал, что вместо очередного доклада мы услышим фатальный рокот сминающихся листов брони, мы все-таки вынырнули из котловины и вырвались на простор. Навстречу синеве и звездам.