На корабле утро

На переднем плане каменистая пустыня, утыканная цветущими громадинами кактусов (не поймешь, живые или муляжи), чуть дальше – несколько седых, в белом муаре, валунов, повернутых к зрителю самым фотогеничным боком, а еще дальше, в жемчужно-желтой фата-моргане никогда не оканчивающегося полдня, горный кряж… Вот это, конечно, голограмма.

По ВКТ объявили время ужина. Но Комлев и Любава решили в трапезную не ходить. Обоим не хотелось прерывать импровизированные посиделки.

Чтобы не умереть с голоду, Комлев заказал еды в баре.

Для себя он отметил куриные грудки в горчичном соусе, а Любаве взял… вареников с малиной и фруктовый салат.

В выборе Любавы было что-то трогательно подростковое. Комлев вдруг остро почувствовал, что обманом завоеванная им на вечер военврач младше его на целых…надцать (тринадцать? пятнадцать?) лет. Разумеется, заказали они и еще одну бутылку «Алиготе».

– Расскажите о себе… Мне интересно, – попросила Любава.

Она набросилась на свои вареники с такой жадностью, будто не ела с утра. И Комлев, который, чего уж там, был знатоком женской натуры, с томительной нежностью подумал о том, что, должно быть, любовью она занимается также запальчиво.

– Ну что вам рассказать? Родился я в 2582 году в славном городе Смоленске. В семнадцать лет пошел в Брянское звездоплавательное училище, каковое и окончил по специальности «пилот звездолета»… Окончил без отличия, поскольку был изрядный шалопай, плохо дружил с иностранными языками и, вдобавок, закрутил роман с преподавательницей математики… Потом был направлен на практику, на судно-планетограф. Называлось оно «Снегирь», на нем и летал следующие за практикой два года… Где только нас не носило! Впрочем, если я стану об этом рассказывать, вы подумаете, что я рисуюсь и привираю… Потом я получил должность третьего пилота на рейдере Главдальразведки «Беллинсгаузен»… Рейдер – это рангом повыше, чем обычный планетограф, «планетарик» – как мы говорили. Снова учился, на сей раз в Севастопольской Высшей Академии звездоплавания, стал пилотом первого класса… Вернулся в Главдальразведку. Не то чтобы сильно хотелось вернуться, но предложили нечто такое, отказаться от чего было все равно, что перечеркнуть все прежние амбиции…

– Вы так рассказываете, будто сидите не в кают-компании с девушкой, а в отделе кадров, – с набитым ртом заметила Любава.

– Вам скучно?

– Не в том дело, что скучно… Просто вы рассказываете как-то… чересчур отстраненно… Как будто не про себя, а про какого-то другого человека.

– Наверное… Все дело в том, прекрасная Любава, что тот Володя Комлев, который учился когда-то в Брянском звездоплавательном – он вроде бы и я, и не я совсем… Мы даже внешне с ним мало похожи… У того от близости всякой девушки каждый раз увлажнялись ладони, у того были вот такенные кубики на прессе и татуировки на обоих плечах, сейчас-то я их свел… Он боролся с прыщами и застенчивостью… Я же теперешний бесстыден и спокоен, гантели давно заменила йога, а если с чем я и борюсь, так это с желанием уволиться и купить на паях со старым товарищем частный аэроклуб… Даже физически у меня с тем стриженым под машинку шалопаем нет ни одной общей молекулы! Я где-то читал, что за семь лет организм человека полностью обновляется…

– Как врач я вас могу понять… Но как человек – нет! И мне по-прежнему интересна ваша жизнь. Ваша, общая с тем Володькой, жизнь!

– Что же из моей жизни вам особенно хочется знать?

– Ну не знаю… О чем вы мечтали? Ради чего жили? Кого любили?

«Кто бы рассказал, чего в ее вопросах больше – абстрактной „сериальной“ любознательности, свойственной всем женщинам, или лично ее, Любавы, интереса?»

Стараясь не глядеть на собеседницу – в баре стало жарко и она была вынуждена расстегнуть форменную рубашку до ближайшей к бюстгальтеру пуговицы, каждый взгляд на которую ввергал Комлева в горячий отроческий трепет, – он прокашлялся и заговорил:

– Кого любил? Ладно… Сейчас вам будет! Женат я был дважды. Моя первая жена, Василиса, была учительницей музыки. По классу скрипки. От нее у меня две дочери – Ксюша, ей четырнадцать, и Леся, ей одиннадцать… Мы давно развелись.

– И вы ее бросили? С двумя детьми?! – осуждающе воскликнула Любава. Она даже ложку, которой ела салат, на тарелку отложила. Чтобы не мешала возмущаться.

– Почему я? Это она меня бросила…

– Не верю!