На короткой волне

Мальчик лет тринадцати выбежал к ней из-за угла дома. Я обрадовалась, когда услышала польский язык. Сразу вспомнились польские крестьяне из Осередка, их помощь нашим партизанам.

Я первый раз осталась одна, без командира. Нужно самой принимать решение. Постояв немного, пошла к дому.

Залаяла собака, привязанная у крыльца. Из дверей вышла женщина — не очень молодая, с пышными светлыми кудрями и строгим взглядом красивых серых глаз. Я попросила у нее воды. Напившись, поблагодарила женщину и спросила по-польски:

— Как называется ваше село?

— Бренна, — ответила женщина. Голос у нее был приятный, располагающий к откровенной беседе.

— Разрешите мне посмотреться в зеркало, я хотела бы привести себя в порядок, — сказала я, надеясь выведать еще что-нибудь, потому что название села слышала впервые. Женщина пригласила меня в комнату.

Я видела, как она прошептала что-то маленькой худенькой девушке, сидевшей у окна. Та незаметно исчезла. Я поняла, что ее послали за «кем-то», и подумала, что вдруг этот «кто-то» может оказаться очень похожим на Кубу — нашего первого связного, расспросит меня и проводит к партизанам или поможет найти товарищей…

Вскоре мимо окна промелькнула какая-то фигура. Я поспешила выйти на крыльцо. Высокий, даже очень высокий, с военной выправкой мужчина стоял, отряхивая с костюма травинки. Вопросительно вскинув лохматые черные брови, он окинул меня взглядом с головы до ног, и мне стало не по себе. Какое-то внутреннее чутье подсказало, что добром наш разговор не кончится…

— День добрый, пане! — я старалась говорить как можно спокойнее.

— День добрый. Прошу садиться.

Я села на низенькую скамеечку около дома, он — на ступеньку крыльца, слева от меня. Внизу по шоссе изредка проезжали автомашины, проходили люди, группа солдат в немецкой серо-зеленой форме проводила строевые занятия около большого каменного дома. Хозяйка и девушка ушли на участок недалеко от дома и сгребали сено по краям желтого пшеничного поля. Хозяин сидел, облокотившись на колени широко расставленных ног, внимательно разглядывая пальцы рук. Он продолжил разговор:

— Как зовут пани?

— Анэля.

— Кто есть пани?

— Полька.

— Полька? — усмехнувшись, он посмотрел на мои кирзовые сапоги, качнул головой и убежденно сказал: — Нет. Пани есть русская. — Слово «русская» он произнес с такой ненавистью, как если бы он сказал: «Пани есть мой злейший враг!»

Мне стало холодно. Нужно придумать, как уйти.

— Покажите ваши документы, — сказал он.

— Почему я должна показывать их вам?

— Не хотите — не надо. Я и так знаю, что вы парашютистка и вас выбросили сегодня ночью. Вот придет полиция — ей и покажете свои документы. — Он опять недобро усмехнулся и крикнул: — Юлиан! — Мальчик, до этого времени молча наблюдавший за нами, подбежал к отцу. — Юлиан, беги в полицию, скажи, чтобы сейчас же пришли сюда.

— Хорошо!

Мы молчали. «Что же делать? Что делать?»

Вдруг быстрым движением хозяин выхватил у меня из кармана нож.

— Для чего девушке такой нож?

Мне стало страшно. Очень страшно. Но я молчала. А он внимательно рассматривал лезвие.

Вприпрыжку бежит под гору мальчик, все ниже и ниже, вот он уже перебегает через шоссе. Вот выходит из каменного дома с человеком в форме. Они еще далеко внизу, я различаю только их фигуры, но знаю, что это идут Юлиан и смерть. Моя смерть… Я встаю и, прислонившись к стене дома, правой рукой в кармане брюк взвожу курок револьвера.

— Пусть пани сядет, — говорит обеспокоенный хозяин.

— Не бойтесь. Я не уйду… — отвечаю я.

Юлиан с полицейским переходят через шоссе. Я поворачиваюсь к хозяину, выхватываю из кармана револьвер. На всю жизнь остаются в памяти расширенные от ужаса глаза, бледная вспышка выстрела, вой собаки, рвущейся с цепи, крики женщины, желтое поле пшеницы…

Ветром снесло платок с головы… Я бегу, бегу все дальше в лес, в горы… Бегу долго, стараясь запутать следы в ручьях, на камнях, меняя направление, бегу, бегу… Спускаются сумерки. Идти даже медленно уже нет сил. Вот большой овраг. Я спускаюсь вниз и забираюсь в маленькую глухую нору на дне его. Немного отдохнув, начинаю обдумывать свое положение. Парашют остался на дереве. Его найдут. И платок тоже. Это факт. Немцы, конечно, поймут, кого забросили к ним. В полиции догадаются, что я радист. Ведь девушки в разведгруппах обязательно радисты. Будут искать… Если рассуждать логически, я должна убежать как можно дальше из этих мест. А если рассуждать «не логически»?.. Я решаю вернуться к тому дому, где произошло убийство. Думаю, что там меня меньше всего будут искать.

Темно и холодно в лесу; вероятно, уже глубокая ночь. Страшно вылезать из ямы. Собрав последние силы, напряженно вспоминая дорогу, я медленно потащилась обратно. Рассветало, когда я добралась до вершины горы со знакомым уже домом. Маленький огонек светился в окне…