На край света

– Вы охвачены страстью и вряд ли отвечаете за свои слова. Я опустился перед леди на колени. Она протянула мне правую руку. Я сжал ее в своей, дабы запечатлеть поцелуй. Внезапно – и я уповаю на то, что вы поймете, какое безмерное целомудрие было заключено в этом жесте – я вспомнил, как во младенчестве моя дорогая маменька приходила ко мне в детскую пожелать спокойной ночи. Захваченный порывом чувств, я повернул эту белую руку, впился в ладонь губами, а затем осторожно зажал тонкие пальцы.

– А дальше? Дальше?! Вы молчите, сэр! Это что – все? Это все, мистер Бене?

– Как же вы нелюбезны, мистер Тальбот! Уже второй раз вы глумитесь, пытаясь задеть честь моего имени.

– Простой ответ на простой вопрос, прошу вас!

– Да, это все. Хотя для человека тонко чувствующего…

– Тогда объясните, почему она сбросила одежду. Объясните!

– Леди Сомерсет ничего не сбрасывала!

– «Ты дамский сбросила наряд»!

Всплеск очередной волны покрыл нас водопадом брызг. Бене утер лицо.

– Теперь я все понял. Ваша собственная грубость и приземленность обманула вас. Дама и впрямь сняла «дамский наряд»:

– Ты дамский сбросила наряд
И кудри вольно распустила,
Ах, образ твой ласкает взгляд,
И все, что вижу, сердцу мило!
Пусть ты другому отдана —
Мы под одними парусами
Летим, Летиция…

– Мисс Грэнхем! Миссис Преттимен!

– Кто же еще? Конечно, над некоторыми строчками еще работать и работать.

– Вы пишете стихи миссис Преттимен!

– В силах ли кто представить себе более достойную даму? Такой женщины можно ждать долгие годы!

– Вам хочется целовать ей руки, сэр, – что ж, думаю, она не откажет. В конце концов, не отказывала же она раньше – своему нынешнему супругу, мистеру Преттимену, – но при чем тут стихи? Преттимен лежит на койке в каюте и не может встать. Не сомневаюсь: если вы постучите и попросите разрешения, вы сможете лобызать ей руку с той и другой стороны чуть ли не целую вахту, согласно песочным часам!

– Вы невыносимы!

По-моему, я зарычал.

– Возможно, сэр. Зато я не распускаю слюни по всем морям, целуя руки женщинам, годящимся мне в матери!

Похоже, удар попал в точку. Бене с трудом оторвался от переборки и выпрямился.

– Да уж, мистер Тальбот, вы, по-видимому, предпочитаете школьниц!

– Множественное число тут ни при чем! Для меня существует только одна женщина!

– Вы не умеете любить, мистер Тальбот. Это ваша главная беда.

– Я не умею любить?! Ха-ха! – вот что я отвечаю вам! Слышите, сэр?!

– Вы не в себе. Договорим, когда протрезвеете. Всего вам хорошего.

Подгоняемый качкой, он почти скатился по лестнице, ведущей в кают-компанию, миновав по дороге мистера Смайлса.

Я по-ребячески заорал ему вслед:

– Слыхали, мистер Смайлс? А мы, оказывается, мамочек любим!

Мистер Смайлс проследовал мимо меня, словно глухой, не ответив и даже не взглянув в мою сторону – точно призрак, спешащий на встречу с кем-то еще.

Я пошел к себе в каюту. Время, само время тянулось нестерпимо. Я влез в плащ и вышел постоять на палубе. Меня тут же швырнуло волной на цепи, и я бы остался висеть там, но, собравшись с силами, все-таки поднялся на ноги. Происшествие остудило мой гнев. Я застыл, глядя на представление, которое давал океан. Гребни волн вздымались выше головы. Иногда мы ныряли в них боком, так что шкафут заливало водой, иногда отклонялись так, что можно было разглядеть водоворот, в котором, окруженная пеной и стеной зеленой воды, висела во тьме одинокая птица. Горизонтально несущийся дождь и брызги заслоняли птицу, и вода хлестала со шканцев, как из водосточного желоба.

Все это отрезвило и утихомирило меня. Тросы, скрепляющие судно, напомнили о том, где мы, и что творится вокруг. Я проклял себя за неожиданный взрыв, за то, что позволил выплеснуть злобу. Сам от себя такого не ожидал. По возвращении в каюту мне наконец-то удалось заснуть.

(14)