– Непохоже.
– И тем не менее. Я рад, что и его распущенности есть предел.
– Вы к нему несправедливы.
– А вы меня не понимаете. Я всю жизнь провел на кораблях, и, если повезет, проведу тут и оставшуюся ее часть. Но с судном, полным пассажиров и переселенцев, столкнулся впервые.
– «Свиньи» – так вы нас зовете?
– Он завоевал их восхищение. Действовал очень умно – не сказал ничего, что можно было бы расценить, как прямой призыв к…
– К чему, Господи помилуй?
– Я не желаю произносить это слово, – пробормотал Чарльз.
– Как же вы меня раздражаете!
Чарльз отвернулся и по трапу поднялся на полуют. Я остался на месте, взбешенный и расстроенный нашей размолвкой. Чарльз обеими руками взялся за поручни и глядел на пенный след за кормой, над которым лила неровный свет убывающая луна. Бросили лаг. Матрос доложил скорость – Чарльзу, а не мне. Они отрывисто перебросились какими-то словами. Матрос спустился, подошел к вахтенной доске, приподнял парусину и нацарапал семерку. Снова унижение – вроде того, коему подвергли меня Бене и Андерсон!
Вот до чего мы дошли. Чарльз сгорбился у одного поручня, я гляжу в сторону, прислонившись к другому, на шканцах. А посмотреть было на что – корабль качался на волнах, ветер свежел, на мачтах вздулись паруса – целый мир цвета слоновой кости, пожелтевшей слоновой кости. Семь узлов! Да, Чарльзу трудно такое проглотить. Я вскарабкался на полуют, встал у него за спиной и с напускной беспечностью произнес:
– Выходит, я уволен?
К моему изумлению, он ответил – но не в том же тоне, и даже не рассерженно, а сжал голову руками и произнес голосом, полным глубокой тоски:
– Нет! Нет…
– Знаете, он говорит совсем не так, как вам кажется. Если я его правильно понял, он рассуждал о божественном огне, о негасимом пламени в небесах и об огне земном здесь…
Чарльз вздрогнул.
– Здесь, у нас?!
– Разумеется, нет – это была метафора!
– Железо до сих пор не остыло. Боюсь, что здесь, внизу, и впрямь пылает негасимое пламя.
– Нет, нет, нет! Вы меня совсем запутали! Речь о другом.
– Боюсь, я запутал всех и запутался сам. Бене обласкан. Андерсон говорит со мной, как с неразумным юнгой. А теперь и вы подвергаете себя опасности. Неужели вы этого не понимаете? Корабль – странное место. В былые времена людей вешали на реях.
– Чарльз, Чарльз! Возьмите себя в руки! Боже правый, мы идем на восток со скоростью семь узлов, все паруса поставлены, ваша обнайтовка не дает судну развалиться – все прекрасно, дружище!
– Я совершенно растерян. Выбит из колеи. Боюсь, вы впутались во что-то не то.
– Перестаньте брюзжать как старуха! Ни во что я не впутался: обсуждаю философские вопросы и вовсе не собираюсь делиться своими мыслями с простыми моряками.
– Могу я поблагодарить вас от нашего имени – от имени простых моряков?
– Ну вот, опять! Да что с вами сегодня? Только и пытаетесь меня уколоть. Выше голову, старина! Глядите – на востоке встает рассвет…
Чарльз расхохотался в голос.
– И эти слова я слышу от человека, который хотел стать настоящим морским волком!
– Что вы имеете в виду?
– Рассвет в этот час!
– Ну как же, вон там… нет, исчез, облака скрыли. И все-таки говорю вам, Чарльз, мы делаем семь узлов к востоку. Это радует любого моряка, простого или нет, и нечего дуться!
– Рассвет!
– Вон там, по правому борту – видите, светлое пятно.
Чарльз вгляделся туда, куда я указал.
– Его прекрасно видно, вон там и там. Да что с вами? Вы будто привидение узрели!
Чарльз умолк и крепко сжал мне руку.
– Силы небесные!
– Что случилось?
– Это лед!
(18)
– Боцман! Свистать всех наверх! Доложите капитану! Эдмунд, вам лучше отойти…
Я прошел вперед и вниз, к поручням шканцев. Тусклое, прерывистое сияние льда, что заставило меня принять его за рассвет, исчезло из виду: только брызги да туман (видимо, ото льда), дождь да облака, что покачивались над носом корабля, словно наведенные каким-то морским колдовством, чтобы скрыть густой дымкой все, что находится дальше нашего носа.
За спиной послышались твердые шаги Андерсона.
– Как далеко до льда, мистер Саммерс?
– Не могу сказать, сэр.
– Его протяженность?
– Лед заметил мистер Тальбот.
– Мистер Тальбот, какова протяженность ледяного покрова?
– Ему нет конца, сэр, ни в ту, ни в другую сторону. Он расстилается по левому и еще больше – по правому борту. Без всяких просветов.
– Лежит на воде?
– Нет, скорее походит на ледяной обрыв.
Мне до дрожи хотелось, чтобы капитан поскорее скомандовал сменить курс – ведь мы по-прежнему двигались на восток!
– Вам показалось, что по правому борту льда больше, чем по левому?
– Да, сэр. Хотя, возможно, меня обманул туман.
– Сигнал от вахтенного, мистер Саммерс?
– Не было, сэр.
– Арестовать.
– Так точно, сэр.
На кончике языка у меня вертелся крик: «Ради Бога, смените же курс!», но капитан Андерсон отдавал приказы размеренным голосом, столь же твердым, как и его походка.
– Мистер Саммерс, лево руля.
– Так точно, сэр.
Я вернулся к поручню и вцепился в него в безотчетной попытке сдержать наш стремительный бег; даже перебирал руками, словно это был штурвал, и я мог отвернуть судно от опасности, что лежала впереди.