На край света. Трилогия

— Этот самый канонир ходил туда-сюда с пистолем в руках позади своей батареи. Они как раз перестреливались с фортом — дурацкая затея, я считаю. И тут сквозь орудийный порт пронеслось раскаленное ядро и снесло ему голову начисто — что твоя французская галлантина или как ее там. Раскалилось ядро докрасна и прижгло шею так, что канонир продолжал маршировать взад-вперед, и все заметили, что стряслось, только когда удивились: почему это приказов не слышно. Смех один! И топтались подле него, пока старший офицер не прибежал узнать, отчего это, черт их дери, пушки с правого борта палить перестали. Спрашивают канонира, что это он молчит, а ему и ответить нечем!

— Перестаньте, господа! Честное слово!

— Еще стаканчик, мистер Тальбот?

— Здесь так душно…

Плотник кивнул и постучал костяшками пальцев по шпангоуту.

— Не поймешь, что хуже воняет — воздух или дерево.

Канонир пару раз вздрогнул от сдерживаемого смеха, который кипел в нем, словно волна, что никак не может пролиться.

— Надо окошко открыть, — фыркнул он. — Помните тех девиц, мистер Гиббс? «А можно открыть окошко? Голова кружится!»

Мистер Гиббс тоже затрясся.

— «Голова кружится? Бедняжка! Подите-ка сюда, тут можно подышать свежим воздухом».

— «Ой, что там, что там такое, мистер Гиббс? Это крыса? Терпеть не могу крыс!»

— «Это мой песик, мисс. Идите сюда. Погладим песика».

Я хлебнул еще немного огненной жидкости.

— Вы приводили девиц прямо сюда, на корабль? И никто не заметил?

— Я заметил, — просиял улыбкой штурман.

Канонир ткнул его локтем.

— Проснись, Фитиль! Тебя тогда даже на борту не было. Нас еще с прикола не сняли.

— С прикола… — повторил мистер Гиббс. — Вот это жизнь, вот это я понимаю! Никакого тебе моря, чтоб ему пусто было. Сидишь себе в тихой бухте, валяешься на любой койке — хоть в адмиральской каюте. На камбузе всю работу бабы делают. Лучшее место на флоте, мистер Тальбот, сэр. Семь лет я вот так проторчал, прежде чем решено было отскрести нашу старую посудину от грязи. Потом не знали, как ее кренговать, так что просто малость счистили водоросли тралом, да и все. Потому-то она едва-едва и ползет. Вся беда в морской воде. Хорошо бы в этой Сидневской бухте, или как ее там, можно было встать на якорь в пресной воде.

— Если с нее начнут соскребать водоросли, — отозвался канонир, — могут и днище вместе с ними оторвать.

Я меж тем так и не приблизился к своей цели. У меня оставался единственный выход.

— А баталер тоже живет тут, с вами?

Опять все та же странная, напряженная тишина.

— У него своя берлога, — наконец ответил мне мистер Гиббс. — Настил на бочках с водой, где всякие грузы да запасы.

— Какие грузы?

— Ящики, тюки, — начал перечислять канонир. — Ядра, порох, запальные фитили и картечь, цепи и тридцать двадцатичетырехфунтовых пушек — заткнутых дульными пробками, смазанных, законопаченных и закрепленных тросами.

— Инструмент, — подхватил штурман, — рубанки да топоры, молотки да стамески, пилы да кувалды, киянки, гвозди, нагеля да листовая медь, пробки, упряжь, кандалы, кованые перильца для губернаторского балкона, бочки, бочонки: большие, малые, совсем крохотные, бутылки и ящики, а в них бобы, семена, корм для скота, масло для фонарей, бумага и парусина.

— И еще тысяча других вещей, — закончил штурман. — Десять тысяч по десять тысяч.

— А чего бы вам не проводить туда джентльмена, мистер Тейлор? — предложил плотник. — Возьмите, вон, фонарь да прикиньтесь, будто капитан вам велел пассажиру все показать.

Мистер Тейлор повиновался, и мы пошли, а вернее сказать, поковыляли в носовую часть корабля. Сзади донесся голос:

— Может, даже и самого баталера увидите.

Путь оказался странным и неприятным; вокруг нас и впрямь шныряли крысы. Мистер Тейлор, привычный к обстановке, убежал далеко вперед, пришлось окликнуть его, чтобы не оказаться одному в зловонной темноте. Вернувшись с полдороги, парень осветил фонарем узкую извилистую тропку между бесконечными тюками и грудами, которые были навалены вокруг нас и даже над нами без всякого видимого порядка. Один раз я все-таки грохнулся, взрывая сапогами те самые песок и гравий, которые Виллер столь красочно описал мне в первый день плавания — тогда-то, неуклюже барахтаясь между двух широких тимберсов, я и заметил баталера, — во всяком случае, я полагаю, что это был именно он. Углядел я его через тесную щель между какими-то непонятными тюками, и, поскольку передо мной был единственный член экипажа, которому не надобно ограничивать себя в масле для фонарей, щель сверкала как окно на солнечной стороне дома. Сквозь нее виднелась крупная голова, украшенная крохотными очками и склонившаяся над бухгалтерской книгой — ничего более.

Неужели это тот самый человек, одно имя которого рождает смущенное молчание у моряков, не боящихся ни жизни, ни смерти?!