На краю бездны

Около десяти часов утра Мойра отправилась побродить по вилле, чтобы размять ноги и покурить, а заодно и оглядеться. Вернувшись, она объявила Исмаэлю, что съездит домой и привезет смену одежды. Тот показал ей ванную комнату на первом этаже с огромной мраморной ванной и множеством всяких флаконов.

– Я предупрежу господина, что вы уходите, – сказал он.

– Конечно.

Мойра вызвала такси, но едва оказалась внутри, как ее начало пожирать страстное желание снова увидеть Чаня. Однако он строго наказал ей воспользоваться новым телефоном только в случае самой крайней необходимости. А какая крайняя необходимость была сейчас? Они договорились, что будет считаться крайней необходимостью, но это очень уж смахивало на роман Джона Ле Карре… Она не могла связаться с ним по телефону «Мин», и уж тем более было полным абсурдом думать, что шофер вызванного такси тоже на службе у «Мин инкорпорейтед». К тому же Чань рекомендовал ей пользоваться новым телефоном вдали от другой аппаратуры. И Мойра отказалась от идеи связаться с ним сейчас.

Два с половиной часа спустя она вернулась в Центр, готовая к работе, в джинсах с подвернутыми брючинами и в вышитой кофточке с крылышками.

Начала с того, что распечатала главные реестры и каталоги. Потом изрядную часть дня посвятила более тесному знакомству с файлами. Технологии, которыми пользовалась служба безопасности, были сложнее технологий службы информации. Под вечер Мойра уже гораздо легче ориентировалась в этих цифровых джунглях.

48

Утро понедельника, второго дня расследования, Мойра начала с обильного завтрака, который Исмаэль накрыл на балконе. Потом спустилась вниз, чтобы выкурить сигарету.

У подножия пологого холма, как муравьи, сновали сотрудники. Можно было подумать, что находишься в Стэнфорде, Гарварде или кампусе Политехнической школы в Палезо, неподалеку от Парижа. Мойра оглядела сверкающие на солнце белые здания, огромный бетонный пакгауз, гигантскую черную сферу и серебристый фюзеляж «Дугласа DC-2», стоящего на транспортной тележке посередине газона. И вспомнила, как впервые вошла в Центр, какие испуганные глаза были у Лестера, когда они встретились, и каким ужасом дышало его лицо тогда на балконе в Хэппи-Вэлли, накануне автокатастрофы. Когда это было? Она быстро вернулась к себе в «кабинет», склонилась над одним из компьютеров, открыла программу, считывающую видеозаписи, и ввела дату и имя Лестера.

Затем день за днем просмотрела все записи, начиная с этой даты. Программа сама собирала воедино все изображения с четырехсот камер Центра всякий раз, как Лестер попадал в поле зрения одной из них. В результате получалось, по самым скромным подсчетам, по нескольку десятков записей на день. И следующие несколько часов Мойра старательно портила себе глаза, прокручивая эти записи. Ничего особенного она не увидела. Разве что в ускоренном воспроизведении Лестер походил на Бастера Китона[54], который наглотался амфетамина[55]. Мойра, сама того не замечая, уже несколько раз наливала себе кофе. И уже собралась отказаться от этого бесконечного дефиле, как вдруг одна из сцен привлекла ее внимание.

Мойра вернулась к этой сцене и пустила ее с нормальной скоростью. Лестер и Игнасио стояли возле деревьев кампуса, вдали от домов. Сцена была снята камерой, прикрепленной к дереву метрах в ста от них. Мойра зумом приблизила изображение. Они о чем-то оживленно беседовали и походили на заговорщиков. Лестер был явно в панике, а испанец выглядел очень озабоченным. И все-таки ее внимание было привлечено чем-то другим…

Но чем? Мойра еще увеличила изображение. Ага, вот… Чья-то голова крупным планом… Кто-то наблюдал за ними, спрятавшись за деревом и стоя спиной к камере, которую, несомненно, просто не заметил. И, несмотря на то, что человек стоял спиной к камере, у Мойры не возникло ни малейших сомнений, кто это.

Женщина.

Высокая блондинка с короткой стрижкой.

Туве Йохансен…

Норвежка в очередной раз появлялась в ее расследованиях. Что бы это значило? Мойра вгляделась в экран. Потом ввела в программу имя Туве и запустила изображение. Теперь уже Туве забегала по экрану, как марионетка в истерике. Мойра спросила себя, сколько же времени еще потребуется, чтобы вот так отслеживать чужую частную жизнь, – и ради чего, что за этим последует? Острое ощущение ничтожности и смехотворности? Банальное чувство, что ребенку жизнь кажется вечностью, а старику – всего лишь одним днем, который пролетит слишком быстро? Часы шли один за другим – и на экране, и в телефоне. С улицы раздались раскаты грома, приближалась гроза. Порывы ветра поднимали шторы и приносили с собой острый запах пришедшего в движение океана. И, наконец, по балкону забарабанили первые капли дождя.

Мойра встала, закрыла балконную дверь и вернулась к экрану.