На краю бездны

Я еще с минуту снимаю, потом вхожу внутрь. Передняя часть салона представляет собой зону ожидания, и там в одном из плетеных кресел, расставленных вокруг низенького стеклянного столика, сидит девушка. Когда я вхожу, она вскидывает голову, но, мазнув по мне взглядом, тут же утыкается обратно в телефон. Из-за ширмы доносятся приглушенные голоса.

Стены украшены сотнями эскизов татуировок. Тут и цветы, и вьющиеся лозы, и шипы с каплями крови. Одна часть стены занята бабочками и ангелами, а на другой красуются змеи, птицы, револьверы, черепа. Над дверью висит фотография мужской спины с набитым огнедышащим драконом. Он изумительно хорош: в ярких сине-красно-желтых тонах, с острыми зубами и когтями, с затейливой чешуей. Интересно, как он выглядит в реальности, на лоснящейся от пота коже, под которой перекатываются мускулы?

Однажды я тоже собиралась сделать татуировку. Может, даже здесь. Это одно из тех смутных воспоминаний, которые вернулись ко мне. Я пошла с подружкой, но в последний момент струсила – видимо, испугалась боли или, может, гнева матери. Это было еще в то время, когда мы с ней ладили.

Я чувствую укол воображаемой иглы и невольно накрываю предплечье ладонью. Что бы я набила сейчас, если бы решилась на вторую попытку? Наверное, что-нибудь личное. Чтобы значение было бы известно лишь мне одной. Строчку из стихотворения или песни? А может, лучше выбрать что-нибудь красивое, но бессмысленное?

Впрочем, это невозможно. Во всяком случае, на предплечье. Не с моими шрамами от сильных ожогов, много лет назад превративших кожу в поле боя. Я тогда жила в хостеле; наливала себе томатный суп – не что-нибудь! – но кастрюля оказалась тяжеленная, я задела ею край плиты и вывернула на себя все содержимое. Боль неописуемая; рука мгновенно покраснела и пошла пузырями, я была как освежеванная. Кожа там до сих пор иногда обостренно чувствительная, до сих пор саднит, как будто все случилось лишь вчера, но чаще дело обстоит с точностью до наоборот. Дотрагиваясь до руки, я ничего не чувствую, боль живет лишь в моей памяти, но все равно не могу даже представить себе, что в это место вопьется игла, прокладывая дорогу краске. Не сейчас.

Я с завистью смотрю на девушку напротив, на ее гладкую кожу. Она совсем молоденькая, лет восемнадцати от силы. На ней футболка, поверх которой накинута куртка, синие джинсы и вязаная шапочка. Ее лицо кажется мне знакомым, должно быть, по одному из видеосюжетов. Я наклоняюсь вперед и откашливаюсь.

– Прошу прощения, можно задать вам вопрос? Вы пришли сделать татуировку?

Она вскидывает на меня глаза. Вид у нее озадаченный, как будто я заговорила с ней по-тарабарски.

– Что вы хотите набить?

Молча пожав плечами, она вновь утыкается в телефон.

– Понимаете… я тут со съемочной группой.

– Я не… – произносит она, морщась от звука собственного голоса. – Я не могу…

– Не беспокойтесь, – принужденно смеюсь я. – Я на вас не давлю!

Она слегка расслабляется, но вид у нее по-прежнему настороженный. Ее глаза, прикованные к эскизам на стене за моей спиной, поблескивают.

– Простите, если я вас…

– Слушайте, оставьте меня в покое.

Я открываю рот, чтобы извиниться, когда дверь позади распахивается и появляется темноволосая женщина. Судя по всему, это и есть Софи. Она моложе, чем я думала; лишь немногим старше своей клиентки. В дверном проеме за ее спиной виднеется раковина, кожаное кресло и полки, уставленные пластмассовыми флакончиками.

– Кэт? – зовет она. – Ну что, готова?

Девушка поднимается. На долю секунды ее взгляд смягчается.

– Извините, – обращаюсь я к Софи. – Можно попросить вас на пару слов, когда закончите?

Та окидывает меня взглядом.

– Да пожалуйста, – хмыкает она, потом поворачивается к Кэт. – Идем.

Девушка появляется спустя полчаса. Она бросает на меня взгляд, лишь оказавшись за дверью, когда переходит через дорогу. Меня удивляет опустошенное выражение ее лица. Должна же она хоть что-то чувствовать, пусть даже и облегчение? Если уж на то пошло, вид у нее такой, как будто она недовольна, как будто сделала эту несчастную татуировку ради кого-то другого. Она вытаскивает из кармана телефон – не тот, которым пользовалась в салоне, – и подносит к уху. Некоторое время она внимательно слушает, потом молча кивает и, сунув телефон в карман, скрывается из виду.

Софи появляется мгновение спустя.

– Вы еще здесь, – говорит она. – Проходите. Мне нужно тут все прибрать.

Я иду следом за ней в кабинет. В глаза немедленно бросаются машинки, иглы в футлярах, банки с ватными шариками, лотки с одноразовыми бритвами. Меня одолевает тревога, грудь точно перехватывает железный обруч.

– Вы по поводу Зои?

Я оказываюсь не готова к ее прямоте. Такое чувство, будто я иду в бой.

– Отчасти, – говорю я. – Почему вы так решили?

– А зачем еще вам сюда приезжать? Думаю, ваш фильм на самом деле об этом.

Тон у нее насмешливый, снисходительный. Я не реагирую.

– У Кэт все в порядке?

Она отводит взгляд и, повернувшись к одной из своих машинок, принимается ее разбирать.

– Все нормально. Так что вы хотели?

– Зои была вашей подругой?