На краю географии

К жестянке подошел старый педераст Ворона и остановился в дверях, не решаясь пройти внутрь. Этот был известен на весь Красноярский край. Был он безобразен, как старая гиена, вконец опустившийся. День для него, вне всякого сомнения, был неудачный. Его мучил кумар — депрессивное состояние у тех, кто привык к чифиру. Он уселся возле входа и подпер голову грязными ладонями.

— Что, Ворона, — спросил Амбал, — чифиру хочешь?

Ворона кивнул.

— Тяжело с чифиром сейчас. Видишь, весь лагерь сидит на подсосе. Нет ни чая, ни махорки. Вот нас тут восемь человек. Если ты всем нам дашь, дадим тебе чая на заварку.

— И еще п-п-пачку махорки, — сказал Ворона, заикаясь. — Мне курить ох-х-хота.

— Мало ли что, — протянул Генаша.

Разговор шел для потехи, но Ворона отнесся к торгу серьезно — его мучил кумар.

— Мало ли что охота. Видишь, самим не хватает. Да и не стоишь ты этого. Если хочешь, дадим тебе полпачки махорки, но тогда чая не дадим.

Но Вороне хотелось выпить чифир и после закурить, и он не соглашался. Торг тянулся к общему веселью и удовольствию. Наконец Ворона понял, что не получит ни того, ни другого. На минуту горестно задумался и вдруг изрек, вложив в одну фразу все, что он знал о человеческих отношениях:

— Еб-б-б-бать все х-х-хотят, а п-п-платить н-никто н-не хочет.

Громкий хохот был наградой мыслителю, и зэки, сжалившись, кинули ему щепотку чая и немного махорки. В жестянку, согнувшись, вошел Леха, держа за хвост пойманную крысу.

— Чего, опять про девок разговор? — улыбаясь, сказал он, кивнув в сторону Вороны.

— А я не могу их жарить, — сказал один из зэков, — Лучше бабы ничего не может быть на свете.

— Скажешь тоже, — сказал Леха, запихивая крысу в клетку. — Я вот всех перепробовал, начиная от домашней птицы и кончая лошадьми, А вот бабу так и не попробовал. И не представляю, что это такое. Да много ли тут таких, что баба у них была?

— Кобыла — это хорошо, — сказал Амбал. — Раньше в лагере были кобылы, так хорошо было. А сейчас хозяин запретил на них возить, все мерины, некого и трахнуть. Хоть бы на дальние командировки угнали, там с кобылами попроще.

Я поднялся и направился к выходу.

— Что, тошнит от лагерного базара? — крикнул мне вдогонку со смехом Генаша, — Тут ты другого не услышишь. Привыкай, земляк.

Я направился в мастерскую к Святому Отцу в надежде скоротать время — работы как раз было мало: лес не подвезли. Дороги занесло снегом.

Святой Отец был невысокого роста, белобрысый и мастер на все руки. Он утверждал, что есть Бог и на земле все от Бога. Не верил он, конечно, ни в Бога, ни в черта, а болтал просто так, дурака повалять — у всякого в лагере есть какой-нибудь пунктик. Но прозвали его Святой Отец, и он очень гордился своей кличкой.

В мастерской Святой Отец вставлял двум зэкам металлические зубы. Раньше он их делал из меди, но зубы эти окислялись, и многих увезли в больницу с острым отравлением. Потом Святой Отец достал где-то ванночки, в которых в лагерной больничке кипятили шприцы, и стал делать зубы из них — и дело у него пошло бойко. Расплачивались зэки чаем — это лагерная валюта, которую можно обменять на что угодно.

Рядом со Святым Отцом трудился его напарник Щука, высоченный детина, с двумя рядами стальных зубов, которые он показывал в ослепительной, как у актера, улыбке. У Щуки была своя, не менее доходная, специальность. Он вытачивал из зубных щеток шарики и вживлял их в половой член своим заказчикам, которых у него было превеликое множество. У лагерников бытует мнение, что женщине доставляет удовольствие толстый половой член. Так вот, чтобы утолщить его, и делается эта операция — надрезается кожа и вживляются внутрь пластмассовые шары, которые называют «спутниками». Перед выходом на свободу большинство проделывает себе эту операцию, воображая, что в таком виде они будут представлять собой большой подарок женщине. Под ножом у Щуки корчился очередной кандидат в первые любовники, а в углу сидел Санька-врач и надрывался от смеха.

— Был у меня приятель, — сказал он, — который нарастил себе целую пригоршню «спутников». Поймал он после лагеря какую-то проститутку — ну та, ни о чем не подозревая, легла с ним в постель. А дело было у меня на квартире. Шлюха как заорет — потом никак не хотела снова с ним лечь. Говорила, что он ей какой-то корягой заехал. Вот дикари, так уж дикари.

— Э-э-э, — стонал зэк от боли.

— Терпи-и-и, — говорил Щука. — Любви без страданий не бывает. Вот и все. Живи на радость женщине.

Щука захохотал. Тем временем Святой Отец размягчил битум и залепил им зубы какому-то старому зэку — так он делал слепки. Второго усадил около входа, где было побольше свету, и, взяв в руки полуметровый напильник, стал снимать верхушки зубов, на которые он должен был сделать коронки. Раздался скрежет, голова у зэка затряслась, глаза вылезли из орбит и из открытого рта вырвался каркающий стон.

— Давай, нажимай сильнее, Святой Отец, — подбадривал его Санька. — Пили его, такой красавец выйдет!