На краю небытия. Философические повести и эссе

Именно “перуны” в душе. <…> Он был духовный, спиритуалистический “s”, ну а такие орлы крыльев не складывают, а летят и летят, до убоя, до смерти или победы. Не знаю его опытность, да это и не важно. В сущности, он был как государственный деятель (общественно-государственный) выше и Сперанского, и кого-либо из “екатерининских орлов”, и бравурного Пестеля, и нелепого Бакунина, и тщеславного Герцена. Он был действительно solo. <…> Это – Дизраэли, которого так и не допустили бы пойти дальше “романиста”, или Бисмарк, которого за дуэли со студентами обрекли бы на всю жизнь “драться на рапирах” и “запретили куда-нибудь принимать на службу”. Черт знает что: рок, судьба, и не столько его, сколько России. <…> Поразительно: ведь это – прямой путь до Цусимы.

Еще поразительнее, что с выходом его в практику мы не имели бы и теоретического нигилизма. В одной этой действительно замечательной биографии мы подошли к Древу Жизни: но – взяли да и срубили его. Срубили, “чтобы ободрать на лапти” Обломову…»[50]

А уж от цусимского поражения лишь один шаг до первой русской революции и далее. Иными словами, Розанов считал, что губительное преступление самодержавия, – испугавшись существования в стране личности такого масштаба, уничтожить его и как деятеля, и как соперника (вины не было!), убрав подальше от способной к самодвижению России. Он бы Россию благоустроил, но его согнали с причитавшегося ему кресла законодателя, а когда свято место стало пусто, место это заняли бесы.

И у бесов возникла сатанинская идея увековечить труп главного беса. Когда рыли котлован для постановки египетского сооружения (мавзолея), прорвало канализационную трубу. И патриарх Тихон произнес классическую фразу: «По мощам и елей».

Мумия В.И. Ленина

А вот фото человека, на мой взгляд, почти святого. Это фото Чернышевского на смертном одре с Библией в руках. Он, как книжный человек, все время думал о России как о книге, которую надо прочитать и понять. И, как передают родственники, последние его слова были: «Почему в этой книге нет ни слова о Боге?»

Чернышевский на смертном одре с Библией, фотограф И. Егерев

* * *

Был выбор. Выбор Чернышевского, отстаивавшего свое человеческое достоинство. И выбор самодержавия – не желавшего реформирования, а потому шедшего к гибели, amor fati по словам Ницше. И, конечно, страшный выбор Ленина, задавившего мысль и свободу в огромной стране.

Но все же еще Шиллер говорил (потом повторил эту мысль Гегель), что суд истории – это всемирный (или Страшный) Суд. И, думается, на этом Суде будет ясно, кто искал истину и добро, а кто внешнего успеха и политической власти.

Гефтер

Вступление в эпоху ужаса (русские революции 1917 года) Эссе

Агрессия как фактор человеческой цивилизации

Конец XIX и ХХ век называют (и справедливо) эпохой войн и революций. В 1900 году в «Трех разговорах» это предсказал Владимир Соловьев. Предсказание исполнилось сполна. Две огромных войны, не считая мелких, но кровавых, а также три русских революции – 1905 года, две в 1917 году, революция в Италии (1922 – Муссолини), революция в Германии (1933 – нацисты и Гитлер). Но гораздо точнее назвать это время эпохой ужаса. Прошли революции, анархизм, коммунизм, большевизм, бывшие псевдонимами разных частей наступившего на миру ужаса, растворились во времени, от них остались воспоминания. Но какой-то закон агрессии по отношению к ближнему под разными названиями пылает как незатухающий подземный костер.

Как отмечал выдающийся австрийский этолог Конрад Лоренц, «более чем вероятно, что пагубная избыточная агрессивность, которая еще и сейчас сидит у нас, людей, в крови, как дурное наследство, является результатом внутривидового развития, действовавшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что смогли благодаря оружию, одежде и социальной организации в какой-то степени избавиться от угрожавших им внешних опасностей, – голода, холода и нападений крупных хищников, так что эти опасности утратили роль существенных факторов отбора, – тотчас же, по-видимому, в игру вступил пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора стала война»[51].