На краю небытия. Философические повести и эссе

Гоббс, переживший страшные революционные потрясения, писал: «Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты»[90].

Но беда была в том, что от цивилизованного прошлого хотели скорее избавиться.

Заискивание всех пришедших в феврале к власти партий перед народом. Это привело, во-первых, к развалу армии (издан приказ № 1 о рaзpeшeнии смещать и назначать командиров выборным путем, что неминуемо вело к прeвpaщeнию армии в разбойничью вольницу). Во-вторых, постоянные призывы отбирать у помещиков землю, не дожидаясь правовых решений, т. е. методами насилия, что рaзвpaщaло народ, лишая его всякого уважения к закону. В-третьих, упразднение органов правопорядка (уже в марте была распущена полиция, что должно было символизировать победу над «царскими сатрапами и насильниками», а на деле означало рaзpeшeниe на грабежи и разбой всем темным элементам).

Были громкие поэтические и политические слова. Но на самом деле это была констатация совершившегося грандиозного предательства, разрушившего великую страну. 17 апреля 1917 г. в «Поэтохронике революции» Маяковский писал:

На крыльях флагов
              стоглавой лавою
                           из горла города ввысь взлетела.
Штыков зубами вгрызлась в двуглавое
                          орла императорского черное тело.

Понятна тоска Бунина:

«Нападите врасплох на любой старый дом, где десятки лет жила многочисленная семья, перебейте или возьмите в полон хозяев, домоправителей, слуг, захватите семейные архивы, начните их разбор и вообще розыски о жизни этой семьи, этого дома, – сколько откроется темного, греховного, неправедного, какую ужасную картину можно нарисовать и особенно при известном пристрастии, при желании опозорить во что бы то ни стало. <…> Так врасплох, совершенно врасплох был захвачен и российский старый дом. И что же открылось? Истинно диву надо даваться, какие пустяки открылись! А ведь захватили этот дом как раз при том строе, из которого сделали истинно мировой жупел. Что открыли? Изумительно: ровно ничего!»[91] А ведь скорость падения царского дома была невероятна – от трех до шести дней.

Меньше всего царь думал о государстве. Его одно время прикрывал великий реформатор Столыпин, но царь его сдал, сняв охрану. Столыпина застрелили.