На краю пропасти

— Эй, мужик! Ты еще с нами? Я считаю, ты должен знать… Я очень и очень не люблю, когда мне угрожают. Мне и моей семье, а те дебилы, что тут гостили до тебя, совсем не уважают чужого гостеприимства!.. — некоторое время слышалось лишь шипение с лёгким потрескиванием — шумом эфира, а потом раздался какой-то совсем невменяемый голос, будто говоривший наелся таблеток или обкурился. — Хочешь, я познакомлю тебя со своей семьёй? И это будет последняя крупная вечеринка, — вокруг защёлкали электронные замки, отпирая клетки с «живностью».

Гром совсем вжался в стену, понимая, что неведомый лабораторный зверинец выпущен. Что же делать? Как выжить? Звуки в темноте расслоились и усилились. Твари рычали друг на друга, шипели и рявкали. Их перебранка превращалась в гвалт. А сквозь него прогремел голос учёного:

— Наслаждайтесь, дорогие мои, последний раз. Дочка, прости меня, — короткая пауза, а потом… усиленный громкоговорителями звук выстрела, перешедший в свист микрофона.

Учёный убил себя, навсегда запаковав всех тварей и его, Грома, внутри этого помещения, и даже если б мужчине удалось каким-то невероятным образом выжить, то герметичная тяжёлая дверь, открывавшаяся только снаружи, не выпустила бы его на волю.

«Это конец», — как молния, мелькнула последняя мысль, и Гром бросился вперёд, паля из пистолета. Яркие вспышки выстрелов выхватывали из темноты ужасные исковерканные морды чудовищ. Они не должны существовать, но они есть — как свидетельство людской глупости, как акт вандализма над человеческим телом, как стремление модифицировать то, что менять вправе только природа. Куда бы люди ни запустили свои руки, они роются там, теребят и копаются до тех пор, пока все не перепутают и совсем не испортят. Даже собственное тело не выглядит для них идеальным, что говорить о чужих? Последняя обойма, а боль от ран уже сводит с ума, тело не повинуется. Ствол раскалился от множественных выстрелов. Осталось чуть-чуть. Надолго патронов не хватит — поможет нож, вот только… спасёт ли? Может, последнюю пулю — себе?

Что-то мощное схватило Олега за горло, приподняло над полом, перекрыло ток воздуха в лёгкие. Вот она. Та тварь, что завалила медведя — Жлоба! Из последних сил Гром направил пистолет в пустоту, туда, где, по ощущениям, должно́ было находиться тело твари, и выпалил. Раз, другой, третий… Освещённое выстрелами чёрное, чужеродное лицо лишь скалилось от боли, пока пули проникали в тело монстра, не причиняя видимого вреда, а нечеловеческая сила твари позволяла ей держать голову прямо и бесчувственными чёрными глазами вглядываться в жертву. Гром не вытерпел, направил ствол себе в голову. Последняя вспышка — и чудовище ещё несколько секунд повертело в темноте мёртвое тело, разглядывая. А потом отбросило жалкого человечка в сторону и повернулось, собираясь прыгнуть в самую гущу схватки всевозможных уродцев Ветрова. Но вдруг упало на колени — Гром последними выстрелами всерьёз повредил что-то внутри Митяя. Жизнь, как вода сквозь пальцы, уходила из тела. Монстр попробовал ползти, но смог лишь вытянуть вперёд ужасающую клешню и так и застыл, вглядываясь во тьму открытыми глазами. А вокруг продолжалась кровожадная вакханалия: освобождённые чудовища, почуяв кровь, обезумели, рвали и убивали себе подобных, себя… Ещё долго продолжалось это безумство, пока наконец не стихло.

Где-то в комнате безжизненное тело учёного лишилось опоры и свалилось, случайно задев тумблер. В кунсткамере вспыхнул свет. Слабенький, всего три лампы дневного света на огромное помещение. Две из них мигали, отключаясь, с характе́рным «цокающим» звуком. Пустые клетки, дёргающиеся в предсмертных конвульсиях тела вокруг и маленькое, худое создание на корточках. Дочка Ветрова сидела рядом с трупом Митяя, макала в лужу чёрной крови пальчик и отправляла его в рот, причмокивая. Безумное, неестественное существо, вывернутое наизнанку своим папашей, ощущало себя одиноким и никому не нужным. Жизнь, столь чудовищным способом подаренная девочке отцом, оказалась бессмысленной и пустой. Новое существо не понимало происходящего…

* * *