Во-вторых, чисто временное предпочтение, заключенное в δ, – неудачный компромисс между признанием истинных предпочтений людей и предпочтений, которые им
По этой причине экономисты преобразуют неэкспоненциальное временное предпочтение людей в экспоненциальную форму при средней ставке дисконтирования во всех временных промежутках. Это искажает истинные предпочтения людей: ставка дисконтирования в краткосрочные периоды занижается, а в долгосрочные (как те, что мы рассматриваем в этой книге) – завышается. Кроме того, им сложно утверждать, что личные предпочтения незыблемы, и одновременно искажать их подобным образом, особенно если поводом к корректировке служит иррациональность предпочтений. Если предпочтения действительно иррациональны, то зачем их корректировать, вместо того чтобы просто отказаться от них?
В-третьих, чисто временное предпочтение демонстрируют индивиды, которые принимают решения относительно выгод для себя самих. Когда индивиды принимают решения о благополучии других, они проявляют минимум чисто временного предпочтения (или не проявляют его вовсе). Например, хотя мы можем предпочесть меньшую выгоду сейчас большей выгоде позже – просто потому, что первая появляется раньше, – мы редко делаем такой выбор, действуя от лица других. Это позволяет предположить, что, отдавая предпочтение немедленному вознаграждению, мы проявляем слабость воли, а не руководствуемся трезвой мыслью о том, что жизнь становится лучше, когда мы получаем меньшие выгоды раньше. И действительно, когда экономисты вносят изменения в свои эксперименты и спрашивают испытуемых о выгодах, приобретаемых незнакомцами, чисто временное предпочтение выражено слабо или исчезает вовсе[628]
.В связи с этим я прихожу к выводу, что ценность, которая стоит на кону, когда мы рассуждаем об экзистенциальных рисках, – преимущество процветающего будущего перед будущим, разоренным катастрофой, – должна дисконтироваться только с учетом налога на катастрофу. Иными словами, нам следует дисконтировать будущие годы процветания на вероятность, что мы так долго не протянем[629]
. Николас Стерн применил подобный метод в знаменитом отчете об экономике изменения климата. Он приравнял чисто временное предпочтение нулю, а δ – налогу на катастрофу в 0,1 % в год (примерно 10 % в столетие)[630]. Таким образом, будущее человечества оказалось примерно в 1000 раз более ценным, чем следующий год (и еще более ценным, если каждый следующий год лучше предыдущего). Этого достаточно, чтобы экзистенциальный риск приобрел чрезвычайную важность, но все равно меньше, чем можно было бы предположить.В стандартной формуле ставка дисконтирования неизменна во времени, и потому будущее дисконтируется по экспоненциальной кривой. Но при проведении более точной экономической оценки ставка может со временем меняться[631]
. Это принципиально для налога на катастрофу. Хотя фоновый природный риск, возможно, остается примерно одинаковым, антропогенные риски резко растут. Если человечество вступит в борьбу с ними, как, полагаю, нам и нужно поступить, риски начнут снижаться и, возможно, снова выйдут на фоновый уровень или станут даже ниже. Если годовые риски в долгосрочной перспективе станут низкими, то ожидаемая ценность будущего действительно чрезвычайно высока. Вот упрощенный пример: если, стоя на краю Пропасти, мы навлечем на себя общий риск в 50 %, прежде чем вернуть риски на фоновый уровень, то наше будущее окажется как минимум в 100 тысяч раз ценнее следующего года[632].Разумеется, мы никак не можем