На краю света. Подписаренок

В классе все было чисто и красиво. Прямо против дверей стояли в три ряда новые свежевыкрашенные парты. Один ряд парт был уже почти полностью занят поступающими в школу ребятами. Около стены на подставках стояли две большие классные доски. Слева у стены стоял высокий шкаф с книгами. В переднем углу висела огромная икона архангела Михаила. Несколько баб и мужиков сидели отдельно на длинной скамье и уважительно слушали Павла Константиновича. Он был, как и в прошлом году, в черной тужурке со множеством пуговиц, в брюках навыпуску, в начищенных до блеска ботинках. Он ходил по классу взад и вперед и что-то рассказывал. Увидев нас, сразу вспомнил, что мы приходили к нему в прошлом году, взял на столе свою тетрадку и стал ее перелистывать. А потом сразу обратился ко мне:

— Так-с! Значит, Иннокентий Трошин явился в школу. Очень хорошо. Ну-ка, подойди ко мне.

Я нерешительно подошел.

— О! Да ты здорово вырос, — сказал он, посмотрев на меня. — Вот теперь другое дело. Значит, учиться пришел?

— Пришел, — еле слышно проговорил я.

— А шуметь и баловать в школе будешь?

— Нет, не буду.

— То-то. Смотри. А то наказывать буду. Я баловников не люблю.

— Я не буду баловничать.

— Ну, если не будешь, то мы сейчас же и определим тебя к твоему месту. С кем бы ты хотел сидеть в классе за одной партой?

— Со Спирькой.

— С каким это Спирькой? — переспросил Павел Константинович.

— С Крысиным, — немного смелее ответил я.

— Нет у меня такого ученика, — ответил Павел Константинович и еще раз посмотрел в свою тетрадку. — Не приводили ко мне никакого Спирьку. Какой это Спирька Крысин? — обратился он к отцу.

— Это сусед наш, Павел Костентинович. Савватея Кожуховского парнишко. Они вместе собирались учиться. Сам-то Савватей умер зимусь — в тайге лесиной задавило. А Савватеиха с ребятенками в Безкиш подалась к своему отцу. Там решила жить. Так что нету у нас теперь в суседстве Спирьки. В Безкише, видать, будет учиться.

— А кто из ваших соседских ребят пойдет нынче в школу?

— Груздевы вроде хотели отдавать своего Миньку. Да вон он уж сидит на третьей парте.

— Я что-то не припомню никакого Груздева, — заглянув в тетрадку, сказал Павел Константинович. — Кто у вас будет Минька Груздев?

— Я Груздев, — нерешительно подал голос с третьей парты лохматый парнишка.

Тут Павел Константинович еще раз поглядел в свою тетрадку и сказал:

— Ты же Обеднин, а не Груздев!

— Обеднины мы, — подал голос со скамейки один из мужиков. — Это прозвище у нас такое — Груздевы. Прозвали Груздевыми и зовут теперь — Груздевы да Груздевы. Хошь не хошь, а отзывайся. А на самом деле мы Груздевы, а не Обеднины, то бишь Обеднины, а не Груздевы.

На скамейках послышался смех, и кто-то сказал:

— Запутался, кум Василий, в прозвищах-то.

— Запутаешься тут.

— Ничего. Теперь мы разобрались, не запутаемся, — сказал Павел Константинович и что-то записал в свою тетрадку. Потом посмотрел на меня и на Миньку Груздева, подумал немного и сказал: — Вот что, Миша Обеднин. Ты уступи крайнее место на парте Кеше, а сам сядь на среднее место. А ты, Кеша, иди и садись рядом с Мишей. Будете сидеть вместе.

Тут Минька Обеднин передвинулся на середину парты, а я на глазах у всех пошел к нему через весь класс и уселся рядом.

— А с краю от окна мы посадим вам Исаака Шевелева, — сказал Павел Константинович. — Шевелев! — обратился он к долговязому мальчику на первой парте. — Перейди на третью парту, на первое место от окна. Будешь сидеть рядом с Мишей Обедниным.

Исаак Шевелев быстро встал и перешел.

После этого Павел Константинович поглядел на нас, погладил к чему-то свою козлиную бороду и вдруг ни с того ни с сего приказал нам встать.

Мы с испугом вскочили. И тут оказалось, что Исаак Шевелев был самый высокий, Минька немного поменьше, а я самый маленький.

— Какие молодцы! — сказал, глядя на нас, Павел Константинович. — Как на подбор! Садитесь и запомните: это ваши места на весь год. Теперь сидите смирно, без разговоров, а я займусь другими ребятами.

Тут Павел Константинович записал в свою тетрадочку ребят, которые пришли в школу после нас, и тоже рассадил их по партам. А тех, кто пришли учиться по второму и третьему году, он сразу же отпускал домой и велел им приходить на занятия завтра утром. Внапоследок Павел Константинович обратился к нашим отцам и матерям и строго-настрого наказал им, чтобы они сегодня же топили свои бани и отмывали нас как следует, чтобы остригали всех нас догола, одевали во все чистое и послезавтра присылали в школу. Не обязательно выряжать детей во все покупное. Учиться можно хорошо и во всем своем — холщовом, но только чтобы это холщовое было на ребятах чистым, чтобы всем было видно, что в школу пришли настоящие ученики. И чтобы руки у всех непременно были отмыты как следует с мылом, а ногти острижены. А детей немытых, нестриженых, в грязной одежде, с замызганными руками он учить не будет и сразу же отправит обратно. Да чтобы не забыли пришить к детским шабуришкам и шубенкам вешалки, чтобы нам не сваливать их здесь в прихожей в общую кучу.