Читаем На краю света. Подписаренок полностью

Как говорится, уже некуда податься. И отец решил накануне праздника с утра отправиться с этим делом в Кому. А вечером нежданно-негаданно нагрянула в гости тетка Агафья со своим мужем. Утром отец запрягает Серка с Гнедком, чтобы ехать в Кому, и соображает, что ехать ему от гостей вроде как бы нехорошо. Тетка Агафья бывает редко. А муж ее, дядя Николай, мужик привередливый. Любит почет и уваженье. Уедешь — могут обидеться. Посылать с этим делом Конона тоже не годится. Парень только что две недели белковал в большой тайге и еле ноги волочит. И отец надумал послать меня. Погода, конечно, плохая, дорогу занесло, перемело. Но не в тайгу ведь ехать. Кони хорошие, сноровистые.

Я сразу ухватился за эту поездку. Трудности дороги меня не пугали. А потом, мне сильно хотелось заменить отца в этой поездке, чтобы наши гости видели, что я стал уж настоящим работником и берусь за самые трудные дела.

В общем, уговаривать меня ехать в Кому не пришлось, и, напутствуемый хорошими наставлениями отца, я рано утром выехал на своей паре на кульчекскую улицу и уверенно покатил мимо наших соседей прямо на комскую дорогу.


Утро было серое и какое-то тоскливое. Кругом все заволокло. Соседние горы еле маячили за снежной пеленой. Дорогу так замело, что с самого начала пришлось ехать убродом. Однако я не падал духом и думал не о плохой дороге, а о том, что я еду в Кому как настоящий ямщик, и еду туда не по пустякам, а по важному делу. А потом, я радовался тому, что скоро увижу в Коме отца Петра, отца дьякона и нашего доброго Василия Елизарьевича. Мне хотелось как можно скорее встретиться с ними, сказать им, что я по-прежнему считаю их своими учителями и готов внимательно слушать их наставления. Мне хотелось, чтобы они тоже обрадовались встрече со мной, немного обласкали меня, похвалили бы за что-нибудь, хотя я, по правде сказать, не знал, за что они могут хвалить меня теперь, когда я уже не готовлю для них школьные уроки. Разве за то, что я не научился еще курить и не ругаюсь матом. Но как им расскажешь об этом.

В общем, я был преисполнен к отцу Петру, отцу дьякону и Василию Елизарьевичу ученического почтения, ехал к ним с раскрытым сердцем, полный самых радостных ожиданий от предстоящей встречи с ними. Плохая дорога, густой снег, который все время валил с неба, не особенно меня удручали, и я даже не заметил, как доехал до Безкиша. А за Безкишем всего через три версты и Черная Кома.

К своей родне в Черной Коме я решил на этот раз не заезжать. Но, проезжая мимо, как-то оплошал, и мои кони на полной рыси подвернули к воротам дяди Савоси. А тут как раз пригодилась и тетка Агаша и, конечно, без чая меня не отпустила. Так что в Чернавке я немного задержался.

А по Коме я ехал на большой рыси, как полагается настоящему ямщику, на паре лошадей в праздничной упряжи. Серко и Гнедко приободрились, так как понимали, что тяжелая дорога кончается и им будет хороший отдых у дяди Егора или у Малаховых. Я тоже старался не ударить лицом в грязь и, как настоящий ямщик, лихо подкатил к поповскому дому, молодецки соскочил с облучка, привязал коней к столбу и смело постучал в калитку.

Отец Петр, оказывается, уж давно поджидал подводу из Кульчека. Он обрадовался моему приезду, но сильно удивился тому, что я приехал так поздно. А когда узнал, что я ехал из Кульчека с самого утра, что всю дорогу перемело и завалило снегом, то сильно обеспокоился и послал меня к отцу дьякону и Василию Елизарьевичу торопить их с выездом.

Отец дьякон и Василий Елизарьевич тоже обеспокоились поздним моим приездом и поспешили прежде всего поесть как следует перед дорогой. Потом они очень долго собирались к отъезду. Потом целый час пили чай у отца Петра, потом очень долго усаживались в мою кошевку — отец Петр в средину, отец дьякон и Василий Елизарьевич по бокам. Только перед самым вечером мы тронулись в путь.

Серко и Гнедко хорошо отдохнули за это время и дружно затрусили по комской улице домой в Кульчек. А я, как настоящий ямщик, сидел на облучке. Отец Петр, отец дьякон и Василий Елизарьевич весело поглядывали по сторонам на комские дома и о чем-то переговаривались между собою.

Но так было только поначалу, пока мы ехали по укатанной комской улице. А как только выехали за село, все сразу переменилось. Дорога оказалась переметенной снегом. И, ко всему, еще подул резкий встречный ветер. И настроение у отца Петра и у отца дьякона сразу испортилось. Они стали теплее укутываться в свои дохи и накрываться какими-то попонами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука