Читаем На краю света. Подписаренок полностью

— Прокурат ты, Финоген, каких мало, — осуждающе сказал Селенкин. — Целый день за тараканом ехать.

— Значит, антирес человек имеет, — возразил Селенкину Никита Изотов. — Кому что, а его, значит, всякая умственность занимает. Природа науку или, к примеру, наука природу. Солнце крутится али, скажем, земля вертится. А теперь, значит, таракан с пашни в деревню на зимовку тронулся. Это тоже не шутка. Планида такая у человека. А мы с тобой что… Темнота!

Мужики возвратились на дорогу, посмотрели на Финогена, который все еще стоял над своим тараканом, и покачали головами. Потом сели на свои телеги и не торопясь поехали домой.

Случай с тараканом, как это ни странно, лишний раз подтвердил за Финогеном славу башковитого мужика, а его самого обогатил новой темой для рассуждений о том, что не только человек имеет умственное соображение и выдумал разные науки, но даже такая тварь, как ничтожный таракан, и та кумекает, что к чему. Ведь это надо же сообразить отправиться летом на пашню, а к зиме возвращаться в деревню. А легко ли ему найти обратную дорогу? Нам это просто. Все видно как на ладони. А что видит таракан? На три вершка вперед. А все-таки держится правильной дороги. Как будто кто ему все это обсказал. А кто его будет учить? Сам до всего дошел. От природы понимает, что к чему… Не хуже нас.


Когда пришло время сменять очередного старосту, общество почему-то выбрало Финогена. Старостами выбирают у нас обыкновенно мужиков справных или богатых, которые держат у себя работников. У такого мужика и домашность от общественной службы не пошатнется, и в случае пропажи казенных денег с него будет что востребовать. Ну, и вес такой староста в деревне имеет, и начальство относится к нему, понятно, лучше.

А Финоген хозяйство имел небольшое. Работников в семье раз-два, да и обчелся. Сам, жена Акапея да сынишко Колька. Не очень-то распыхаешься с такой семейкой. А вот выбрали его все-таки, сколько он ни отбояривался. Пристали, как с ножом к горлу, послужи да послужи обществу. Человек ты, дескать, бывалый, на приисках работал, правду-матку любишь, гласником на волостной сход ездил, с начальством обойтись сумеешь. Не нам чета. А разориться мы тебе не дадим. Поможем и жать, и косить.

Так Финоген сделался старостой и стал править всей нашей деревней. Собственно, деревней заправлял Иван Адамович. Финоген только состоял при нем. Но так было до Финогена и после Финогена. Все старосты состояли обычно при писарях. И Финоген состоял при Иване Адамовиче нисколько не хуже тех богатых и справных мужиков, которых выбирали до него в старосты.

Видя мое старание у Ивана Адамовича, Финоген относился ко мне с большим одобрением. Возможно, ему первому пришло в голову, что я скоро так поднаторею у Ивана Адамовича в писарском деле, что сам потом сделаюсь писарем. Особенно уверился он в этом после того, как мы съездили с ним по поручению Ивана Адамовича в Шерегеш и Сингичжуль проверять поскотину.

Поскотина у нас огромная и тянется вокруг деревни верст на пятнадцать, если не больше. Внутри поскотины пасутся на приволье табуны лошадей и коров. А за ней пашни и покосы.

Наша нынешняя поскотина поставлена очень давно. Вероятно, когда Кульчек выделился из комского общества в самостоятельную деревню. И наши деды по дурости провели ее по самой вершине Шерегеша, где и сейчас-то ни пройти ни проехать. Настоящая тайга… Там только волкам водиться. А поскотину там все-таки поставили, и теперь приходится за ней наблюдать.


Весной, перед самым вознесеньем, Иван Адамович попросил меня съездить с Финогеном по тем местам и проверить эту поскотину, в какой она исправности.

— Поблизости-то мы с Финогеном все осмотрели, — сказал он, — а дальше надо поглядеть как следует. Поезжайте завтра по холодку.

На другой день Финоген еще до чая подъехал к нам и привел для меня оседланную лошадь. Тут вышел от Сычевых сам Иван Адамович и вручил мне список домохозяев, которых нам следует проверять.

— У кого поскотина не в порядке, — сказал он мне, — ты ставь тем кресты. Мы вызовем их потом на сборню и взгреем как следует.

Проверку мы с Финогеном начали с того места, до которого он вчера доехал с Иваном Адамовичем. Дальше поскотина шла густым лесом прямо на Шерегеш.

— Начнем с Бедристовых, — сказал Финоген, когда мы с ним подъехали куда надо. — Я буду говорить тебе, чья поскотина кончается, а ты смотри в свой список и говори, кто там идет дальше. Кто там у тебя после Бедристова?

Я посмотрел в список Ивана Адамовича. После Бедристова шла поскотина Скрипальщиковых.

— Правильно! Рядом с Бедристовыми дивствительно огораживались Скрипальщиковы. Ну, теперь поедем дальше. Не перепутать бы только.

Мы медленно поехали вверх прямо на Шерегеш и стали проверять по списку каждую делянку. Поскотина тянулась густым лесом и в большинстве случаев была исправная. Однако некоторым хозяевам нам пришлось поставить в списке кресты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука