Читаем На краю света. Подписаренок полностью

Вести арестантскую книгу оказалось нетрудно. Изредка лишь привезут кого-нибудь из той или иной деревни на отсидку за драку или мелкую кражу. Запишешь его в свою книгу, а дня через три-четыре уж выписываешь. Редко-редко кого засудят на неделю. Так что с этим делом я вскоре хорошо освоился. Одно только тут меня пугало, как бы в волость не нагрянул крестьянский начальник. Я видел, как все его здесь боялись, и мне казалось, что если он приедет проверять волость, то начнет свою проверку с волостной тюрьмы и, значит, с моей арестантской книги.

К моему удивлению, я узнал от Ивана Фомича, что крестьянскому начальнику ревизовать волостное правление не положено. Ревизией волостей занимаются особые чиновники при губернаторе, когда он выезжает из Красноярска для обозрения губернии. Выезжает он для этого обычно летом, в хорошую погоду, на большом пароходе и делает остановки в волостных селах по берегу Енисея. Во время этих поездок сам он занят слушанием торжественных молебствий, встречами и обедами с местным начальством и купечеством, а его чиновники особых поручений тем временем ревизуют местные волостные правления.

После торжественных встреч и молебнов господину губернатору устраивают пышные проводы. Все довольны встречей с начальником губернии и с умилением вспоминают, где, когда и у кого он был, кому пожал руку, кому сказал ласковое слово. Только писаря в волости сидят повесив головы и ждут со дня на день позорной казни.

И действительно, через некоторое время в губернских ведомостях появляется приказ господина губернатора, в котором в назидание всей губернии он делает жестокий разнос волостным властям тех мест, которые соизволил посетить: в волостных правлениях грязь и беспорядок, волостные тюрьмы в антисанитарном состоянии, дороги плохи, мосты в неисправности, по податям большой недобор и недоимка… Ругают волостную администрацию, а отдуваться за все приходится писарям.

— Доведись такая ревизия у нас, — говорил Иван Фомич, — что возьмешь с нашего старшины или заседателя? Их никакой ревизией не прошибешь. Они рады будут, если их освободят от должностей. А нам беда. Прикажут сменить волостного писаря, подобрать новый состав помощников. Ивану Иннокентиевичу это как с гуся вода. Он перелетная птица. Снимут в Коме — он поедет в Ужур, в Знаменку, в Балахту, на худой конец, в Солбу али в Беллык. Будет там рассказывать свои анекдоты. А нам, брат, труба. Выгонят с белым билетом — куда пойдешь, кому пожалуешься? Так что будь осторожен и аккуратен. А то и сам засыплешься, и нам всем из-за тебя не поздоровится.

Глава 3 ПОСЕМЕЙНЫЕ СПИСКИ

После того как мои арестантские дела наладились, Иван Фомич вручил мне пачку метрических выписей Комского, Анашенского, Медведевского и Сисимского церковных приходов на новорожденных и умерших и велел разнести этих новорожденных и умерших по волостным посемейным спискам.

— Давай, брат, давай! Пора тебе по-настоящему входить в дело, — наставлял он меня. — Действуй. Но учти — к этой работе надо относиться особенно строго. Никаких помарок, никаких исправлений и тем более ошибок. Это ведь на людей, понимаешь, списки, а не на домашний скот к податным ведомостям. По ним составляются призывные списки на рекрутов. Тут нужна пущая осторожность.

Я и сам понимал, какое важное дело поручает мне Иван Фомич. Посемейные списки велись в волости на каждую деревню, на каждое село по отдельности. Это были толстые книги, изготовленные в Красноярске в типографии, и записи в них делались по строго определенной форме. Люди, проживавшие в волости, числились в этих списках семьями. Семьи у всех огромные, и в них трудно разобраться. У другого хозяина несколько сыновей и несколько дочерей. Сыновья уж все поженились, у них пошли свои дети. Старшие сыновья уж выделились и живут своим домохозяйством, а по списку числятся по-прежнему в отцовской семье. А дочери повыходили замуж в другие деревни, а отметок об этом тоже нет. Только записи об отношении мужчин к воинской повинности велись в этих списках более или менее исправно. И почти в каждой семье на мужчин можно было найти такие записи: «Призван в 19… г. на действительную военную службу», «Зачислен в 19… г. ратником ополчения первого (или второго) разряда», «Освобожден в 19… г. от военной службы по состоянию здоровья», «Убит под Мукденом во время русско-японской войны».

Хотя посемейные списки старались вести аккуратно, но все равно они были неточные и все время исправлялись и дополнялись. Неправильные записи или случайные ошибки правили красными чернилами. Тут надо было не семь, а семьдесят семь раз отмерить и проверить, прежде чем внести какую-нибудь запись.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука