На краю света. Подписаренок

— Тятенька-то?.. А чево с ним поделаешь. Вчерась не успела на полосу выехать, а он сразу за топор. Ты, говорит, борони тут, а я пойду вон на залежи березки корчевать. Я бороню себе да бороню, а он там на залежи копошится. В обед приходит — еле языком вяжет. Я попробовала было сказать ему, чтобы он садился вместо меня да боронил. А я, говорю, вместо тебя эти березки корчевать буду. Али, говорю, мы с мамонькой их осенью после страды выкопаем. Куды там, рассердился, начал ругаться, А после обеда опять туда уплелся. А вечером уж еле до стана дотянул. В груди колотье, сердцебиение, есть не хочет, заснуть не может. Сегодня с утра под березой лежит да только охает. И домой не едет. Не хочет одну меня оставлять. Как будто я маленькая. Я просто не знаю, что с ним и делать. Поговорил бы ты с ним, дяденька Илья.

— Так он меня и послушает.

— Ну, все-таки. Вон он, сюда плетется. Попробуй урезонить его.

Тут Зоя тронула лошадь и поехала по полосе в другую сторону от дороги.

— Вот человек! — не то с осуждением, не то с уважением сказал дядя Илья. — Никакого удержу на работу. Разве с его здоровьем березняк корчевать…

— А почему он такой жадный на работу? — спросил я дядю Илью.

— В отцову родову выдался. Тот до самой смерти не знал у них роздыху. И умер-то, сердешный, на поле. Поехал по коней да и потерялся. Ждали, ждали, а потом поехали его искать. Нашли в Казлыке. Лежит, понимаешь, под кустиком на потнике и спит. Конь рядом, приколот на аркане. Подошли к нему, тронули, а он уж холодный.

Тут дядя Илья вытащил из кармана трубку, выколотил ее о брусок телеги и стал не торопясь закуривать.

— Так и он. Весь в отца пошел. Сызмалетства у него какая-то жадность на работу. Все хватает, больше всех надо. До беспамятства работает. Жать начнет — жнет до того, пока не свалится. Полежит на меже, немного очухается и опять бросается на полосу. А сено мечет до того, что падает замертво под зародом. Тут Устинья сваливает его на телегу и везет домой. Другой на его месте давно скопытился бы. А он посидит день-два дома, оклемается и, глядишь, опять уж копошится на покосе.

— А почему он работника не наймет? — спросил я дядю Илью.

— Вот и я ему то же баю. Что ты, говорю, Андрей Васильевич, не возьмешь себе работника? Хоть бы, говорю, на лето. Все-таки легче будет. Куды там! Возьми, говорит, его, а потом ходи за ним да присматривай. Знаешь, говорит, какие теперь работники-то пошли… Да и на что он нам, говорит, работник-то… Зоя, слава богу, выросла. Невеста уж. Мне зять хороший теперь в дом нужен, а не работник. Вот и ищет теперь для Зои подходящего жениха. Да! Знает человек, как жить и себя соблюдать. Табак не курит, вино не пьет. Разве уж с кем в компании али с устатку когда выпьет рюмку. Не матершинничает. У него и ругань только одна: «Петнай тебя». Это он дивствительно позволяет. И ведь то антиресно, что все у него получается складно да ловко. Жнет как-то с прискоком. И не угонишься за ним. Суслоны на полосе ставит строго по ранжиру. Зарод на покосе смечет — любо-дорого смотреть. Дрова пилит по мерке. Если рез приходится на сук — он и по суку пилит. Чтобы, значит, каждое полено в плипорцию было. На гумне у него чище, чем у другой хозяйки в доме. Во-он идет… Смотри, как он с этой корчевкой-то ухайдакался. Еле тянет.

Действительно, Андрей Зыков еле тянул к нам по меже. Это был высокий худощавый мужик с небольшой реденькой бороденкой, одетый, как все мужики на пашне, во все холщовое и в броднях с кожаными подвязками.

— Ты чего же это, Андрей Васильевич, опять занемог? — спросил его дядя Илья.

— И не говори, — вяло ответил Андрей Зыков. — Вчера немного покорчевал подсочку на залежи. Пеньков пятнадцать и выкопал-то. А сегодня уж и встать не могу. Совсем свернуло. Придется, видно, домой ехать. Хоть грабли да вилы буду там строгать да литовки налаживать. Ведь сенокос на носу. А Зоя тут уж одна боронить будет.

— А чего же. Она у тебя молодец девка. И боронит, и за сохой ходит. Не хуже другого мужика.

— А что делать-то, если в доме нет настоящего работника. Из меня, видишь, уж никакого проку. А ведь хозяйство. То надо, другое надо. За нас ведь никто работать не будет. Вот и приходится ее впрягать. Но все-таки это дело не женское. Ох, ох, ох… И домой надо ехать, и ее боюсь оставить одну. Мало ли что может доспеться. Бороной накроет, или конь вырвется. Не дай бог! Ты уж догляди тут за ней сегодня. А я к утру завтра оклемаюсь и подъеду. Али Устинью пошлю.

— Поезжай без сумленья. Мы тут рядом ведь будем.

— Ну, тогда я и поеду спокойно. Вот жисть пришла. Совсем здоровья не стало. Зоя! Зоя! — крикнул он подъезжавшей дочери. — Обожди-ко меня…

И он поплелся навстречу Зое.

Дядя Илья долго смотрел ему вслед, как будто хотел еще что-то сказать. А потом тронул своего коня, и мы поехали к видневшемуся невдалеке стану.