На краю вечности

Монгол с понимаем смотрит на меня, когда я выдыхаюсь от бесполезного занятия. Наши взгляды встречаются, и я снова, как тогда в клубе, попадаю под его магию. Меня накрывает волна безмятежности и покоя. Все тревоги уходят. Рука сама тянется к одной из фарфоровых статуэток, будто знает, что это самое лучшее решение. Швыряю ее в центр стекла. Раз, другой. На третий слышится скрип, переходящий в треск. И через мгновение я оказываюсь под тяжестью холодной воды, которая тут же заполняет все пространство. Барахтаюсь в ней, как беспомощный щенок. Отплевываюсь, мотаю башкой, пытаясь избавиться от залившейся в уши жидкости. Понимаю, что открываю глаза, но вокруг меня полная темнота. Меня накрывает паника.

— Тише, тише, — слышу я рядом знакомый голос. И вот меня уже поддерживают за спину. — Теперь я буду твоими глазами.

— Профессор Рогожкин? — вырывается у меня.

— Ну ты тормоз, — с легкой укоризной произносит монгол. — Я надеялся, что ты еще в клубе обо всем догадался. Я тебе столько подсказок дал! Меня зовут Римут. И я не хочу, чтобы ты называл меня как-то иначе.

— Хоть Дракулой… — миролюбиво соглашаюсь я.

Мы выбираемся из воды и меня ждет новое потрясение. Я больше не чувствую ног. Это окончательно добивает меня, и я выключаюсь.

Глава 32

Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем я открываю глаза. Зрение слабое, но я могу различать силуэты. Понимаю, что сейчас я нахожусь в доме Риты. В том самом подвале, где пахнет досками, и мне до чертиков нравится этот запах. К горлу подкатывает ком. Хочется завыть от тоски, что это все вот-вот закончится. Но я не могу. Потому что не ощущаю собственного тела. Рядом со мной сидит Дэшэн. Он проводит влажной тряпкой по моему лбу и тут же обмакивает ее в тазик.

— Я думал, что буду рад видеть, как он умирает, — тихо произносит голос и я узнаю Америго. — Что тогда смогу отпустить ту боль, что он причинил. Но почему-то совсем не легче. Напротив, я чувствую себя ужасно. Но сделать ничего не могу. Лекарство будет готово только завтра. А счет его жизни уже пошел на минуты.

— Он понимает, почему вы это сделали и не сердится на вас, — мягко произносит Дэшэн.

— Возможно, — отвечает Америго. — Но я-то себя за это ненавижу. У меня ближе него никого не было, понимаешь?

Раздаются шаги. Узнаю в них Ливию. Шуршит ткань ее платья, и подвал тут же наполняется ароматом пачули. Она опускается рядом со мной на колени. Берет меня за руку и подносит ее к губам. Не ощущаю ни ее тепла, ни поцелуя. Лишь жадно вглядываюсь в каждую черточку ее лица, стараясь запомнить навечно.

— Лив, тебе лучше попрощаться с ним, — осторожно говорит Америго.

— Никогда тебе этого не прощу! — тут же вскидывается моя женщина. — Я сдерживала свои чувства, пока думала, что есть надежда… Но теперь ты для меня враг номер один! И я сделаю все, чтобы ты заплатил за его смерть!

— Я буду только рад, правда, — отвечает Америго, и я слышу, как он поднимается по лестнице. Следом за ним уходит и Дэшэн, оставив нас наедине с Лив. Она плачет, ее слезы падают мне на кожу. Хочется обнять ее, утешить. Сказать, как я благодарен ей за все, что она для меня сделала. Что я никого и никогда не любил так, как ее. Но язык не слушается меня. Руки мне больше не подчиняются.

— Я не знаю, зачем мне теперь жить, — глухо произносит Ливия. — Все это время я боролась только ради того, чтобы быть рядом с тобой. А теперь все это теряет смысл… Я слишком древняя, чтобы начинать все заново. К тому же я не верю, что смогу однажды полюбить кого-то так же, как тебя. И эта тоска сведет меня с ума. Так что я с тобой не прощаюсь. Обещаю, что найду способ присоединиться к тебе. И дальше — хоть в ад. Лишь бы вместе.

Ее слова не на шутку расстраивают меня. Больше всего я хочу, чтобы она жила и была счастлива. Она это заслужила. Но в глубине души я понимаю ее. Нет ничего страшнее, чем одинокая вечность, в которой нет любви. Это кажется таким беспросветным, таким пугающим, что невозможно даже допустить мысли, что все может измениться в один момент. Стоит лишь только пережить период отчаянья. Набраться терпения и храбрости. Сможет ли понять это Лив? Хватит ли у нее мужества? Мне жаль, что я не могу сказать ей обо всем этом.

— Как он? — подходя к Лив, спрашивает Арсен. Надо же, а я даже не услышал, как он спускается.

— Безнадежно, — ее ответ звучит резко, как пощечина.

— Не оставишь меня с ним наедине? — просит мой сын. Ливия молча поднимается. Догадываюсь, что ей не хочется этого делать, но она понимает, что нам надо проститься. Арсен занимает ее место рядом со мной. Садится по-турецки, упирается локтями в колени. После того, как погиб Якуб, нам так и не удалось поговорить. — Отец… Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал. Знаю, как тебе это было нелегко. Из-за меня тебе пришлось пренебречь всем, что ты считал правильным. Я никогда этого не забуду. И прости, что не смог оправдать твоих надежд. Мне жаль, что я не смог совладать с собой и убил Якуба. Оно того не стоило, сейчас я это понимаю, но уже поздно.