На краю вечности

— Какой же ты все-таки идиот! — кричит он. И я со всей дури впечатываю его лбом о стену. Отпускаю, и он медленно сползает вниз. На переносицу струйкой стекает кровь. Взгляд становится затуманенным и рассеянным. Ничего, пусть отдохнет пару минут. Остынет. Да и я заодно отдышусь. Драка измотала меня. Хотя пару недель назад подобная потасовка мне бы ничего не стоила. Только бы разожгла еще больший драйв. Сажусь на старые, поржавевшие от дождей, качели. Они противно скрипят, словно стонут от недовольства, что я их потревожил.

Америго мотает головой, проводит рукой по влажным от дождя волосам. Он еще не пришел в себя, но уже старается подняться на ноги. Цепляется пальцами за кирпичную стену. Все такой же упертый, несгибаемый. Всегда завидовал этой черте его характера. Мне до такой решительности не хватает силы. Я начинал раздумывать о последствиях, возможных провалах и это отбивало у меня всякую охоту бороться.

— Тео хотел сдать тебя за свои преступления… — говорит Америго, выпрямляясь. — И, если бы не Лив, не ее любовь к тебе, ты был бы сейчас таким же отверженным, как и я. Быть может, мы бы боролись с тобой на одной стороне, за одну правду. Но тебе повезло больше, чем мне. Хотя это спорный вопрос… Вот если бы ты не помешал мне сместить нашего папашу тогда, то в твоей жизни не было бы ни Белой Башни, ни потери Лив.

— Что за бред ты несешь? — смутное ощущение, что я сейчас услышу то, что перевернет всю мою жизнь, пробуждает страх.

— Даже не знаю, как тебе это преподнести так, чтобы ты не слетел с катушек, — вытирая мокрое от дождя лицо, говорит Америго. Могу поклясться, что в его взгляде сейчас есть жалость. С чего бы вдруг?

— Избавь меня от своей заботы, — раздраженно бросаю я. Рубашка промокла и липнет к телу. Мне холодно, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не клацать зубами. — Скажи, как есть.

— Тео сделал Лив своим агентом, — после долгой паузы, произносит Америго и внимательно смотрит на меня. — Она никогда не простит мне того, что я сказал тебе об этом. Но считаю, что ты должен знать, что твоя женщина пошла на это, чтобы спасти тебя от участи быть отверженным.

— Не верю, — шумно выдыхаю я. — Это не может быть правдой…

— Тебя вызволили из Белой Башни, когда между кланами шла война. А ты, что ни говори, всегда был хорош в своем деле. Тео, как всегда, погорячился, поубивал не тех. Жестоко обошелся с теми, кто оказал ему помощь. И ему был нужен козел отпущения, чтобы спасти собственную шкуру. Ты был его правой рукой и лучшим кандидатом на эту роль. Тем более, как бывший заключенный, не имел никаких прав на помилование. Идеальная жертва. Не знаю, как Лив узнала об этом, но она пришла к Тео просить его пощадить тебя. И отец поставил ей условие — она становится его агентом на ближайшие пять веков, он оставляет тебя в покое. Ливия слишком любила тебя, чтобы сказать «нет».

Услышанное шокирует меня. Выбивает почву из-под ног. Заставляет чувствовать себя последней сволочью. Все, что я считал истиной, на чем лелеял свои обиды оказалось лишь иллюзией. Строил из себя жертву, был палачом для той, кто ради меня согласилась стать шпионкой, шлюхой и киллером в одном лице. Вряд ли я смогу найти когда-нибудь оправдание собственной слепоте.

— Лив убила тех, кто желал отдать Тео под трибунал. Устранила всех, кто так или иначе угрожал его безопасности. Выведала информацию, с помощью которой ему удалось поставить на место своих недоброжелателей, — выждав, пока я приду в себя, продолжает Америго. — Как политик он поступил мудро, смог выкрутиться из сложной ситуации с малыми потерями.

— Как ты узнал об этом? — спрашиваю я.

— Лив обратилась ко мне за помощью, когда Тео бросил ее гнить в польской тюрьме. В то время я как раз обитал в Варшаве и за пару месяцев до этого мы встречались. Я помог ей оттуда выбраться, но взамен потребовал от нее рассказать правду. Это было двести лет назад. Я уговаривал ее тогда уехать со мной в Индию, но она отказалась. Боялась, что если она уедет раньше срока, то отец убьет тебя. И вернулась в Италию к нему, — Америго замолкает. Опускает глаза и смотрит на носки своих сапог, заляпанных грязью. Он, как и я, дрожит от холода, но не может прервать этой важной для нас двоих беседы.

— Почему ты рассказал мне об этом сейчас? — поднимаясь с качели и подходя к брату, спрашиваю я. Мне хочется уличить его в каких-то скрытых мотивах, обнаружить, что все, что он только что сказал — ложь. Но я смотрю ему в глаза и понимаю, что это не так. Все, что он озвучил сейчас — правда. И мне придется с этим жить.

— Хотел, чтобы у тебя была возможность сказать Лив, как ты благодарен ей за ее поступок. Девушка этого заслуживает, — просто говорит Америго. — Когда ты умрешь, я не хочу, чтобы она страдала от твоего непрощения.

— Какая трогательная забота, — язвительно произношу я. — И, похоже, совсем не во имя справедливости.

— Сомневаюсь, что ты что-то понимаешь в этом вопросе, — тут же ставит меня на место Америго. — Слаб ты для этого.