На краю времени

Рука не задумывается и не сомневается, когда хозяин хочет почесать в затылке, а ждать от неё сопротивления — что рандов ловить. И это означает только одно: вся шестёрка будет драться до последнего. И чтобы добраться до 'хозяйки', придется переступить через их мертвые тела.

Погибнуть, захватив с собой как можно больше врагов — достойная смерть… У них не было выбора. И у него тоже.

Командующий знал своего императора: Демеро ди Коарветтанон не прощал измен, даже совершенных под ментальной сетью. Если изменников не убьют в бою, они, один за другим, медленно умрут в 'комнате отдохновения'. Эр'гону их отдавать бесполезно, и император наверняка захочет наказать предателей сам.

Это было несправедливо, Шак'хан побери! Несправедливо!

'Я — ардражди. Я контролирую свои эмоции, мысли и поступки. Я спокоен и невозмутим. Ничто во Вселенной не способно сломить мой самоконтроль'…

Хотя порой им лучше поступиться — и взглянуть, что выйдет.

Когда три десятка гвардейцев — все, кого удалось спешно снять с ближайших постов и подтянуть из соседних секторов — почти бежали по коридору в направлении личных покоев императора, ар-генерал, возглавлявший отряд, прислушивался к шелесту шагов по илькарту пола и ужезнал, что не успеет. И потому был единственным, кто удержался от изумленного восклицания, когда освещение внезапно начало мигать, а затем и вовсе погасло на целых пятнадцать ардалей. Чтобы дестабилизировать работу систем энергоснабжения на закрытом этаже необходимо было отключить энергию на трети Аргеанаполиса — в юности на одной из виртуальных тренировок 'защита-атака' Рюйтаро рассчитывал подобный вариант, и настоящий результат полностью совпал с прогнозируемым.

Ар-генерал не удивился бы, узнав, что в основу нападения была положена его схема. И одна лишь возможность этого наполняла его странной, неуместной и, опять-таки, совершенно не логичной гордостью.

А если за основу взята именно его схема, лаисс ар ни о чем не узнает, пока не станет поздно. На апартаментах императора три дополнительных уровня защиты, без энергии они не останутся, даже если взорвать десяток 'глушилок' в пределах итрима. Короткий перепад — и все. Двери открываются — и господа повстанцы на пороге…

— Они в переходнике… хотел сказать, в вестибюле, ар-генерал! — свистящий шепот адъютанта прервал размышления командующего — Дверь кета-49 не вскрыта!

Или нет.

Свет вспыхнул снова. Четыре нирса, два длинных коридора, узкий проход — и ар-генерал остановился перед знакомыми дверями, взяв на изготовку 'кварт' с мерно пульсирующим на стволе огоньком. Эмоции не имели значения. Ничто не имело значения, кроме долга. Гвардеец клянётся защищать императора, а не судить его.

— Огонь на поражение, — произнес ди Зариттиан перед тем, как створки бесшумно разошлись. — Впереди своих нет.

Ардражди всегда следуют разуму и логике, и принимают решения взвешенно и обдуманно.

По крайней мере, стараются.

Два шага. Два. Всё, что он успел сделать.

Холодное и неотвратимое осознаниеалогичностисобственных поступков накрыло ар-генерала, но было поздно. Чужая воля притянула. Накрыла. И спеленала, словно тяжелое плотное покрывало. В глазах потемнело, как от резкой смены давления, и что-то чужое — не неприятное, не враждебное, но все равно чужое — проникло в разум. Ментальный приказ клещами сдавил мозг и взорвался, как фотонная торпеда, где-то в районе левого уха.

'Замри. Не шевелись'.

НЕЕЕЕЕЕТ!

Мгновение бездумного повиновения — и навязанная покорность лопнула, как мыльный пузырь. Ментальное щупальце ещё крепко держало его, и ар-генерал не мог даже пальцем шевельнуть, но его мысли снова принадлежали только ему. А затем оцепенение начало медленно спадать. Не поворачивая головы, ар-генерал осторожно огляделся. Неизвестная ментат была очень сильна, но удержать в повиновении несколько десятков человек неизмеримо труднее, нежели шестерых. Как бы она не старалась, сеть распадется, но одни освободятся позже, а другие — раньше… намного раньше.

Ментальное щупальце соскользнуло полностью, и ар-генерал незаметно перевёл дыхание. Краем глаза он заметил троих 'свободных', и по едва заметным шорохам определил, что позади него — ещё четверо. Семь. Восемь, считая его. Восемь из почти трех десятков…