Он хотел было сообщить Джеку о своем открытии и сделанных им выводах и отговорить его от проявлений дурного настроения, рекомендуя послушание, кротость, почтительность, ни в коем случае не допуская даже самого невинного ухаживания. Джек Обри оставил его, когда вторая половина команды стала мыться, а первая на наветренной стороне платформы принялась приводить в порядок свои прически. Он пошел на корму к противоположному борту, обращая особое внимание на обработанные доски, соединенные заподлицо, со швами, промазанными, по его мнению, волокнами кокосовых орехов, смешанных с каким-то клейким составом, на такелаж и паруса из тонких циновок, по краям обшитых ликтросом, изготовленным из невероятно длинного и прочного ползучего растения. Обогнув жилую рубку, в которой одновременно разговаривали громкими сварливыми голосами несколько женщин, он приблизился к рулю. Это было большое весло, но, к его удивлению, его перемещали не из стороны в сторону, как перо руля, а погружали, чтобы спускаться по ветру, и поднимали, чтобы приводиться. У женщины-рулевого было умное, несколько мужеподобное лицо, черты которого с трудом различались из-за прямых и спиральных линий густо покрывавшей его татуировки. Тотчас поняв его, она продемонстрировала применение весла; показала, что судно можно вести под довольно острым углом к ветру, хотя следовало учитывать большой дрейф. Угол она показала с помощью растопыренных пальцев и, надув щеки, изобразила усиление ветра. Но как он ни пытался объясниться посредством жестов, она не могла понять другие вопросы Джека, имевшие отношение к ориентации по звездам и цели плавания.
Он пробовал сделать вопросы более понятными, когда из-за рубки появились три полные пожилые женщины, ни дать ни взять — помощницы боцмана. Сопя от возмущения, они погнали его на нос, причем одна из них дала ему пинка, которому могла бы позавидовать норовистая лошадь. Все трое и еще несколько других женщин, судя по их виду, были очень разозлены. Они с четверть часа бранили его, после чего Джеку дали ступку, в которой лежали сухие коренья, и тяжелый пестик, а Стивена заставили ухаживать за поросенком. Подобно большинству животных, находившихся на палубе, он был помещен в корзинку, но, в отличие от остальных, ему не сиделось на месте, потому что нездоровилось. За ним надо было убирать и присматривать.
Некоторое время «боцманская команда» просто стояла сзади, награждая мужчин щипками и оплеухами, если поросенок капризничал или корни высыпались из ступки, а то и безо всякой причины. Но вскоре другие обязанности заставили их уйти прочь, и Джек негромко сказал:
— Зря я пошел на корму. Наше место перед фок-мачтой, и мы не вправе покидать его, если нам не прикажут.
Стивен готов был согласиться, добавить некоторые рекомендации касательно их поведения, изложить свою гипотезу относительно природы этого сообщества и сделать несколько замечаний о широкой распространенности каннибализма в южных морях, но тут Джек Обри прервал его словами:
— А у вас не горит в глотке, Стивен? У меня горит. Думаю, это из-за сушеной рыбы. Но им вроде бы не по нраву моя внешность, а вы почти такой же смуглый, как и они.
— Значит, не зря я принимал солнечные ванны, — отвечал Стивен, самодовольно разглядывая свой обнаженный живот. Доктор, действительно, любил загорать нагишом на марсовой площадке, и его тело не имело того мертвенного оттенка, каким отличаются голые европейцы. — Я почти не сомневаюсь, что в их глазах вы похожи на прокаженного, во всяком случае на больного. А цвет ваших волос отвратителен. Хочу сказать, для тех, кто к нему не привык.
— Так оно и есть, — сказал Джек. — А теперь будьте настолько добры, позовите девушку, которая сидит возле кокосовых орехов.
Первая попытка Стивена, который робким жестом изобразил жажду, оказалась неудачной: девушка поджала губы и холодно отвернулась с выражением законного возмущения. Вторая оказалась более успешной. Проходившая мимо Ману принесла четыре кокосовых ореха и вскрыла их акульим зубом, вставленным в рукоятку.
После того как они наилучшим образом утолили жажду, Ману заговорила с ними довольно строго, несомненно сообщив им нечто важное. При этом она один раз сложила руки вместе, словно бы молясь, и выразительно посмотрела на корму. Они ничего не поняли, но с серьезным видом закивали и произнесли:
— Хорошо, мадам. Конечно. Мы весьма признательны вам.