На краю земли

— Я не боюсь, — еле слышно ответила Катеринка и перестала за меня держаться.

Но она все–таки боялась. Я взял ее за руку и сказал:

— Я знаю, что ты не боишься. Ты просто не привыкла, вот тебе и жутко. Держи мою руку, и пойдем вместе. Хорошо?

Катеринка ничего не ответила, но руку не отняла, и я понял, что она только стеснялась сказать, а теперь ей не так страшно. Рука у нее совсем маленькая и тоненькая, и я подумал, что все–таки она герой, потому что вот пошла в экспедицию, не побоялась; а если ей немного и страшно, то это ничего — она же девочка, слабее нас, ребят, и мы должны ее защищать и оберегать. Мне уже начали видеться всякие приключения и опасности, которым подвергается Катеринка, и как мы ее спасаем, и главным спасителем оказывался я…

Катеринка вырвала руку и побежала вперед. Между деревьями пробивался свет лагерного костра, и лес сразу перестал казаться таинственным и страшным.

Мы начали рассказывать и показывать Геньке, как танцевал барсук, и подняли такую возню, что дядя Миша даже прикрикнул на нас и скомандовал ложиться спать. Мы улеглись на пахучий, приятно покалывающий лапник, но долго не могли уснуть. За камнями озабоченно бормотала Тыжа, пофыркивала Звездочка. Пламя костра то притухало — и тогда казалось, что темные стволы сливаются в сплошную стену и крадучись подбираются к нам, то вскидывалось длинными языками, тьма отпрыгивала назад, и стволы деревьев опять застывали неподвижными строгими колоннами.

Все это было знакомо и вместе с тем ново и необычно: ведь мы находились сейчас вдали от дома, в научной экспедиции, которая еще только началась и пока ничего особенного не принесла. Но кто знает, что она сулила впереди!

Генька лежал на спине и, глядя на редкие звезды, чему–то улыбался. Должно быть, он думал о том же, что и я. Катеринка не отрываясь смотрела на костер; в больших черных зрачках ее вспыхивали и гасли веселые огоньки. Пашка громко и деловито сопел — он давно уже спал…

ПОТОП

Утром Генька растолкал меня, мы схватили полотенца и вместе с дядей Мишей побежали к Тыже. Катеринка разжигала костер, а Пашка собирался варить кашу.

Вода была прямо колючая от холода. Мы все–таки разок окунулись, но сразу замерзли так, что зубы начали стучать, и побежали обратно. Еще на полдороге от лагеря стало слышно, что Катеринка сердито кричит.

— В чем дело, Катя? — спросил дядя Миша.

— Да как же! Я ему говорю, «не смей», а он по–своему… Ему лень к реке сходить, так он хочет немытую крупу варить!

— Ты что же это, Павел?

— А какая разница? От поганого не треснешь, а от чистого не воскреснешь.

— Это, милый друг, рассуждения лентяя. Не понимая, что хорошо, что плохо, ты повторяешь чужие слова. Так делают попугаи. Учись быть человеком, то есть думать… А чтобы у тебя было время обдумать это и пропала охота кормить товарищей грязной пищей, ты получишь кухонный наряд… Понятно?

— Понятно, — буркнул Пашка. — Только зря она крик подняла: все одно микробы сварятся, а вареные они безвредные…

— Ясно!.. Проследи, Катя, чтобы он кормил нас кашей, а не вареными микробами…

Пока Пашка мыл крупу и варил, все укладывали вьюк и мешки, а я записывал происшествия первого дня похода. Дядя Миша предложил для стоянок и каждого примечательного пункта придумывать особое название, чтобы легче запоминать. Пашка ехидно предложил назвать первую стоянку «Катеринкино ископаемое», и Катеринка чуть не заплакала. Но я сказал, что это не главное, а главное было потом — барсучья нора. Название всем понравилось, и даже Пашке, потому что он ее нашел.

Дальше идти пришлось по самому берегу Тыжи, и это оказалось очень неудобно и больно — щебень и галька резали ноги. Но иначе было нельзя, так как Батырган подходил к самому руслу.

Дядя Миша сказал, что это даже хорошо: река — естественный вашгерд. Мы не знали, что такое «вашгерд», и он объяснил, что так называется лоток, в котором промывают золото. Туда насыпают породу, и вода размывает ее: самое легкое смывает совсем, потяжелее относит дальше, а самое тяжелое — золото — оседает на дне. Так и река. Вода сносит в реку обломки горных пород, и по тому, что найдешь в реке, почти наверняка можно догадаться, что находится в окрестностях. Реки — первые помощники геологов: размывая почву, они создают обнажения, то есть открывают пласты, обычно скрытые почвой и растениями.

— Так то настоящие реки, — сказал Генька, — а это разве река? Только шуму много.

Мы шли по самой узине, как в трубе (здесь щеки бомов сходились очень близко), и Тыжа шумела так громко, что приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

— Не думаю, чтобы «только шуму», — возразил дядя Миша. — Это она сейчас безобидная, а в полую воду, когда тают снега или когда идут дожди?.. Вот посмотрите — она оставила свою отметку…

На щеке бома явственно выделялась полоса подмыва почти на высоте роста дяди Миши. Это правда, Тыжа очень непостоянная, и у нас на деревне ее называют «шалой»: то течет тихо и смирно, то вдруг вздуется, забурлит, и тогда ни пройти, ни проехать.