На краю земли

— Да. Он тебе столько расскажет о жизни зверей, о тайге, что этого пока и в книгах не найдешь… А Федор Елизарович Рублев…

— Так он же просто кузнец!

— Не только кузнец. Поговори–ка с ним по душам… Впрочем, он о себе рассказывать не любит. Вот придешь в следующий раз — я сам тебе расскажу… А сейчас вам пора домой, и мне поработать надо…

Однако своего обещания Савелий Максимович не выполнил. Были мы у него в субботу, и уже по дороге домой нас захватил дождь. Дождь шел все воскресенье и понедельник, согру залило водой, и мы даже не смогли добраться до Колтубов. А когда во вторник пришли в школу, оказалось, что Савелий Максимович тяжело заболел, и нас к нему не пустили.

Встревожилось все село. Ребята даже перестали баловать на переменах: окна домика Савелия Максимовича выходили на школьный двор, а шум, сказала Мария Сергеевна, вреден для больною. В квартиру Савелия Максимовича натащили столько меду, масла, сметаны, пышек и пирогов, будто он умирал от истощения и его непрерывно, с утра до ночи, нужно было кормить. Но Пелагея Лукьяновна (она присматривала за его хозяйством) ничего не приняла и никого к нему не пустила: еды, мол, и без того хватает, а беспокоить больного человека не к чему. Ухаживали за ним поочередно Мария Сергеевна и колтубовский фельдшер Максим Порфирьевич.

У нас в Тыже тоже переполошились, узнав о болезни Савелия Максимовича. Мой отец, Иван Потапович да и многие другие уже взрослые люди в свое время учились у него, и каждый не упускал случая проведать, повидать своего старого учителя. Но, оказывается, дело было не только в том, что когда–то они сидели у него за партой. Лишь после разговора с Федором Елизаровичем я по–настоящему понял, кто такой Савелий Максимович и что он значит для всех.

Федор Елизарович в воскресенье поехал в Колтубы навестить Савелия Максимовича, а я и Генька увязались за ним, надеясь, что и нам удастся пробраться к больному. Однако Пелагея Лукьяновна, как мы ни просили, не пустила нас. Она не пустила бы и дядю Федю, да Савелий Максимович, узнав по голосу, сам позвал его к себе.

Пробыл там Федор Елизарович недолго и вышел хмурый, опечаленный.

— Плохи дела, ребята! — сказал он. — Сердце у него совсем слабое стало… Какой орел был! А теперь… Да и то сказать: за десятерых человек работал, о себе никогда не думал. Тут и машина износится, не только сердце… Одному износу нет — душе его!..

Мы начали расспрашивать. Федор Елизарович отвечал скупо, односложно, потом увлекся и уже без расспросов принялся рассказывать. Оказалось, что знают они друг друга еще с гражданской войны. Федор Елизарович — тогда еще совсем молодой парень — попал во взвод, которым командовал Савелий Лозовой, развеселый песенник и душа–человек, отчаянный рубака. Отряд ЧОНа,[15] в который входил взвод Лозового, боролся с шайками бандитов, сколоченными из местного кулачья и недобитых колчаковцев.

Ранили их — Савелия Максимовича и Федора Елизаровича — в одном бою, а пока они поправлялись, главного бандита, подъесаула Кайгородова, в Катанде схватили, кайгородовская банда была разгромлена, и воевать больше было не с кем.

Однако Савелий Лозовой думал иначе. Пригляделся он, как живет темный, задавленный нуждой народ на Алтае, и решил, что теперь–то и начинается самая трудная и затяжная война — война за счастье человека.

Расстались они на несколько лет. Федор Елизарович вернулся к своему горну, женился, а Савелий Лозовой уехал учиться: сначала в Бийск, потом в Новосибирск. К тому времени, как ему кончать ученье, в Колтубах открыли начальную школу, и Савелий Максимович был послан туда заведующим.

Встретили его и его молодую жену, тоже учительницу, не так чтобы очень приветливо. Кулаки да подкулачники в учителях сразу почуяли врагов. Да и те, кто победнее, по темноте своей, сначала косились: приехал, мол, учить уму–разуму, а мы без привозного ума жили и дальше как–нибудь проживем…

Однако человек он оказался такой твердости, что ничто его не пугало. А его не только пугали, в него и стреляли… Было это уже позже, когда подошла коллективизация и кулачье, чуя свою гибель, пыталось застращать народ. К тому времени вокруг Савелия Максимовича начала собираться беднота. Тут и Коржов был, и дядю Федю Савелий Максимович привлек, вспомнив старую боевую дружбу.

И получилось так, что стал Савелий Максимович не просто учителем, а учителем жизни для всей округи. У кого какая беда, затруднение — все к нему за советом, за помощью. Только на горе да нужду заплату не положишь, их под корень выводить надо. Создали колхоз, маленький, бедный поначалу, а дальше больше, и пошло — государство помогло машинами, ссудами…