На красном дворе

Твой наряд сидит красиво,

Слава!

Взор твой смотрит не спесиво,

Слава!

Дорогому Вышате, слава!

Слава!

Нам с тобой веселье, забава!

Слава!

Пусть пройдет твоя слава за моря,

Слава!

Будешь ты для нас, как заря!

Слава!

Вышата выслушал стоя величальную песню, после чего поклонился девушкам, поблагодарил и сел.

Во время величальной песни он упорно глядел на Люду; несмотря на то что с него не сводили глаз десятки молодых девушек, но между ними недоставало одного взгляда, а именно Людиного, за него он отдал бы все остальные.

Когда песня окончилась, кто-то из гостей отозвался:

- Хороша песня! Такой и Боян не споет... Ну, теперь наша очередь отплатить тем же.

Несколько молодцов оглянулись, как бы отыскивая кого-то глазами.

- А где же наш Путята? - спросили они.

- Знать, не пришел еще.

- Запоздал старик... Может, замерз где-нибудь по дороге?

- Не таковский он! - пошутил кто-то. - У него борода что у волка шкура, он не замерзнет.

В тот же момент послышались голоса в сенях, и глаза всех, конечно, обратились туда.

Дверь отворилась, и на пороге появилась фигура здоровенного старика с громадною седою бородою, заледеневшею от мороза. Длинные волосы его на висках тоже пообмерзли, так что вся голова была как бы вылеплена из снега. Одной рукой он что-то держал под полою кафтана, другую заложил за пояс вместе с шапкою. Он не вошел, а ввалился в гридницу. За ним последовало еще несколько запоздалых гостей.

Едва он показался в гриднице, как послышались смешанные голоса девушек и молодых людей.

- А! Путята, Путята! - закричали все радостно.

Между тем к нему подошла хозяйка.

- В добрый час пожаловали, дедушка, - сказала она. - Все давно ждут вас и ваших песен.

Путята приподнял седую голову и окинул орлиным взглядом гридницу.

- Да, есть для кого петь, - сказал он, - только бы голоса хватило...

Боярыня подвела его к скамье возле стены.

- Садитесь, батюшка, - сказала она, - и достаньте свои гусли... Здесь они не замерзнут, не на морозе, - шутя прибавила она.

- Сейчас, сейчас, боярыня, - отвечал Путята, - только вот... не мешало бы...

И он что-то шепнул на ухо хозяйке, которая тут же ушла, а через минуту сенная девушка внесла на подносе ковшик меду и чарку. За нею шла Богна и, остановившись перед стариком, поклонилась ему в пояс.

- Милости просим выкушать из моих рук медку во здравие, - произнесла она.

Старик разгладил бороду и улыбнулся девушке.

- С удовольствием выкушаю, зоренька моя ясная, - отвечал старик.

Он принял мед и поставил его подле себя на небольшом столике; отпивая понемногу из чарки, вынул из-под полы гусли и начал настраивать их, разговаривая с девушками и молодыми людьми и отпуская разные шуточки.

Девушки пряли, смеялись, переговариваясь между собой вполголоса.

- Да скоро ли ты, Путята? - спрашивали мужчины. - Ведь не даром пьешь мед... Надо петь... Наш черед петь...

Но Путята продолжал спокойно настраивать гусли, затем, приподняв их, начал перебирать струны, подыскивая нужный мотив, и напевать вполголоса:

Ох, как над Лыбедью, над рекою

Летят соколики длинной чередою!

Эх, годы не те, чтобы с ними лететь,

Мне лишь осталось на них поглядеть...

Все внимательно прислушивались к песне. В гриднице воцарилась глубокая тишина, слышно было жужжание веретен, но вдруг Путята оборвал песню, закончив мотив аккордом.

- Дальше, дальше, Путята! - загалдела молодежь.

- Не подгоняйте старика, как ленивую лошадь, - отшучивался Путята. Дозвольте спеть что-нибудь подумавши.

И он снова ударил по струнам. Опять воцарилась тишина, и Путята запел:

Как во чистом поле все шатры стоят,

А в одном из них-то молодцы сидят:

На златом столе-то чаши золотые,

В чашах тех вино да меды дорогие.

За столом сидят молодчики удалые,

На подбор богатыри, во боях лихие.

Вот один из них, плечи - словно печь!

Вышел из-за столья, стал держать он речь:

Братцы дорогие, полно пировать!

Мы сидеть не можем - сберемте-ка рать,

Половцы лишают жизни и добра,

Нам не зачерпнуть уж из реки ведра.

Забирают женок и детей в полон,

Этим чужеземцам нипочем закон...

Стыдно нам спокойно нынче пировать:

Половчанин злобный скачет убивать...

Сядем же мы в седла, на лихих коней,

Прямиком на Альту все махнем скорей:

Там увидим - кости русские лежат,

Вороны нам тризну правят и кричат...

Старик умолк, продолжая наигрывать на гуслях среди общей тишины.

- Зачем ты нам поешь зловещие песни! - раздались голоса мужчин. Выбери повеселей!

- Не знаю, может ли быть какая лучше этой! - отвечал Путята, подняв голову и оглядывая присутствующих.

- Продолжай, продолжай эту самую... - отзывались другие. - Эта хорошая... дальше...

- Я кончил... Вы хотели, чтобы я пел за вас... ну, я и спел, как должно петь мужчинам. Нам не к лицу девичьи песни.

- Не гневайтесь на мед, - отозвалась боярыня. - Выпейте еще чарочку, окажите милость, хоть понатужьтесь, авось на память придет песенка повеселее.

- Правду ты молвила, боярыня! На чьем коне едешь, тому и песенки пой! - отвечал старик.

И он снова взял гусли, ударил по струнам и запел:

Летел орел по поднебесью

Над долиною широкой,

Повстречался взором быстрым

С девой черноокой.

Не летай, орел, высоко

Там зловещи храмы!

Не ходи, красна девица,