На кресах всходних

Сара сидела на низенькой скамейке под окнами хаты. Физиономия специально перемазана сажей, чтобы скрыть хоть как-то удивительно бледную кожу.

Янина шустро работала руками, радуясь, что так удачно получилось, что оказалась работа у дедков. Полтора десятка кошиков за каких-нибудь два часа набрала семян — навошта им столько — и немаленькую горку в указанном месте для гнили. Потом натаскала воды в две большие железные бочки из-под горючки. Пробегая к реке мимо лодки, каждый раз посматривала на лодку. План у нее уже созрел, только пока было совсем неясно, как приступить к его осуществлению. Лодка на цепи, цепь на замке.

Почистила за козой.

Помогла окапывать яблони. Старик теперь больше налегал на табачок, а не на лопату.

Вечером старуха выдала наемнице с молчаливым ребенком горшок с пареной крапивой и двумя раздавленными в ней картошками и два куска хлеба. Не густо, хотя крапива молодая, напихана в горшок густо и разошлась до состояния пюре.

Спать разрешили в сараюшке, на маленьком сеновале, где не было почти сена — одна труха, у самого входа, подальше от собак, которые показывали, что еще не совсем привыкли к новым людям, дребезжали цепями и хищно зевали в их сторону.

Сеновал после двух ночевок в лесу — царская постель. Тепло, сухо, и фары не шарят по дороге.

Осталось придумать, как отпереть замок, сторожащий лодку. Да и надо поглядеть, что там за дно. Неман широкий, уходить придется ночью. Весла — она тоже разглядела — стоят под крышей, у стенки козьего хлева.

Глава девятая

Пан Лех Лелевич был в ярости.

Это был его план. От него пришла информация, и Комаровский признает это, только, видите ли, у него другие виды на фигуру Порхневича.

Навещая в последний раз больного брата и остатки семейства — племянников, двоюродную сестру (Кивляк от трусливой щедрости дал им пустующий хлебный склад у самой воды), — Лелевич разговорился с хозяином. Вернее, хозяин с ним разговорился. Повел к себе, угостил пивом, хлебца выставил настоящего, политого олеем подсолнечным, — с сольцой да при луковице очень вкусен — и завел не слишком издалека разговор об общем недруге. Витольд очень многим был поперек радости. Пан Лелевич догадывался, что, считаясь и являясь в общем-то кормильцем отряда Ленинского комсомола, Кивляк командира ихнего очень не любит. И когда пан мельник подтвердил, что рад бы от него избавиться, пан Лелевич только кивнул, у него даже в груди затеплилось что-то вроде тихой радости. величавым движением он погладил щеку тыльной стороной правой руки. Его вытянутое лицо с квадратной челюстью не выдало эмоций.

— Я вот что предлагаю, — не обинуясь, предложил мельник и изложил план против Витольда. Отличный и даже реалистичный. История чему нас учит? Все, даже самые предусмотрительные, погибают от баб. Кивляка понять было легко — отряд Витольда уж больно прожорлив, и сила теперь у него немалая. А потеряв командира, они и аппетиты поумерят, а скорее всего, вообще расползутся. Мельник вроде как в должниках лично у командира, а его сменщик, если найдется такой гигант, пусть еще попробует вернуть себе его положение. У них там так заведено, что Витольд и царь, и Бог. Они там еще передерутся за первую роль, если бригада не вмешается. По-всякому для мельниц будет послабление, пока там все опять наладится.

Пан Лелевич пил, ел и кивал. Толково, дельно придумано. На такую приманку он придет, потому что все время на нее ходит. Только в засаде посидеть пару дней и, если безногий подаст знак…

Комаровский, когда ему было доложено, тоже раскинул мозгами и увидел дополнительные пользы от возможной операции против лесного вождя. Надоело ему с тремя десятками обовшивевших, обозленных мужиков торчать в хвойной норе без возможности даже высунуться как следует за добычей. Повсюду или немецкий пост, или партизанский секрет. Кивляк подбросил немного муки и водки, но на него сильно не надавишь: тому же Порхневичу пожалуется, наведет — и не станет никакого больше польского сопротивления в Пуще.

Комаровский решил сыграть умнее.

Витольду так и так каюк, его можно выгодно продать.

Кому?

Ответ напрашивается. Разговор с Гапаном принес самый обнадеживающий результат. Встретили на аллее, немного пугнули, а потом обрадовали. Начальник полиции жарко включился в историю. Ему и самому опостылел Порхневич — и минометами его долбили, и авиация прохаживалась, только все это впустую или с минимальными потерями. А вот если цапнуть такого природного командира, то две пользы сразу: и отряд втрое потеряет боеспособность, опять превратится в табор в лесу, и перед начальством непосредственным Иван Иванович встанет совсем в другом качестве. Может, даже и повысят в какое-нибудь другое место. Опостылела эта дыра! Голодно, скучно, а теперь еще и опасно. Витольд может прихлопнуть его с братьями-литовцами в любую минуту и терпит только как привычное зло.

Лелевич закатил дикий скандал Комаровскому: он считал, что должен участвовать в решении судьбы этого опасного, вредного, самоуверенного мужика.

Как отдать?!

Почему?!