На кресах всходних

Это был, конечно, подарок ему от Гапана. Покуражиться на законном основании над трясущимся дезертиром будет приятно. Только откуда Гапану известно про их прошлые дела? Поверить, что он распорядился по случаю, просто потому, что парень оказался «под рукой», было трудно. Ушел Иван Иванович.

Сначала Мирон шел быстро, но уже у кузницы стал притормаживать. А, собственно, чего он так гонится? Какая такая уж особенная сладость, чтобы под ружьем сводить Михася в «школу»? Ну, будет он молча бить каблуками по мерзлой дороге, не оглядываясь. Какая радость!

На мосту Мирон остановился.

Он знал, что Повх стоит в дверях и наблюдает. Сплюнул в темную, даже на вид холодную воду. Двинулся дальше.

А если на дворе Витольд?

Ну и что, начальник порядка приказал доставить — стало быть, ступай, а ты, Ромуальдович, помалкивай.

Пошел еще медленнее. У ворот Жабковских стояла Моника и улыбалась, увидев Мирона, забежала внутрь и присела. Понятно, что о нем бормочут по хатам.

У колодца, как ни странно, никого не было.

А во дворе Порхневичей стояла одна Станислава и лузгала семечки, мечтательно двигая нижней челюстью.

— Позови Михася.

— Кого?

— Слышала.

Сказал и отвернулся. Уверенность, что твой приказ будет выполнен, действует на того, кому приказали.

Станислава широко сплюнула шелухой и пошла к дому.

Из-за конюшни в глубине двора показалась физиономия Наташки, но мгновенно исчезла. Мирон изо всех сил старался не смотреть в сторону имения Порхневичей — не будет он тайком и жалобно высматривать Янину.

Честно говоря, ждал, что выйдет Витольд и попытается как-нибудь значением своим опровергнуть приказ из «школы», а он ему твердо не позволит этого опровержения. Но недооценил врага, тот понял, что дело тут официальное, переть буром нечего.

— Пошли, — послышался сзади хрипловатый голос.

Михась. Черное, под горло застегнутое пальто, шапка почти новая и хорошие сапоги. Не собирается прибедняться — и правильно, никто не поверит.

Мирон показал подбородком — иди. Не говоря ни слова, Михась двинулся, молодой полицай так и не посмотрел, провожает ли кто его взглядом.

Шли не торопясь. Мирон продолжал торопливо и злобно соображать, что же делать. Просто взять и привести, только и всего! Гапан, это же понятно, ничего такого ему не сделает. Ну, запишет в список. Михась вел себя смирно и просто, явно по совету отца. Не придерешься.

Миновали «учительский дом», миновали двор Жабковских. Моника захихикала им вслед, продолжая сидеть за оградой. Мирон поморщился: если над кем есть смысл смеяться, так это над ним.

Подошли к мосту.

И тут конвойного осенило. он резко обогнал Михася, на ходу снимая винтовку с плеча:

— Стой.

Михась встал.

Пугнуть, надо пугнуть, лучше бы подальше завести, на тот берег, за кузню, да уж начал.

Михась смотрел спокойно.

Мирон достал из внутреннего кармана фуфайки листок с фамилией Купрашевича, повертел так, чтобы Михасю были видны черные германские орлы на бумаге, потом спрятал. Поднял злые глаза:

— Стань там.

— Где? — наконец подал голос Михась, и голос звучал неуверенно. Ситуация развивалась не по отцову предсказанию.

Мирон обрадовался суматохе в лице гада. Только что же дальше? Мало Михасю досталось испуга. Уже оклемывается.

Мирон медленно снял винтовку с плеча.

— Ты чего? — сразу заволновался молодой Порхневич, не было в нем никакого характера. Не убьет же его Мирон здесь, на берегу, просто так. Хотя времена сейчас такие и такое приходилось видеть...

Прозвучал затвор.

— Ты чего? — ничего больше у Михася не выговаривалось.

Мирон держал оружие наперевес и глядел в самые глаза расстреливаемого.

В третий раз произнес свой бессильный вопрос Михась. Ему было невдомек, что Мирон и сам в панике, он не знает, как вывернуться из этого переулка, в который свернул, не ведая, куда он выведет. Просто так взять и повести дезертира дальше — уж больно глупо получится. Даже Михась засмеется над ним, хоть и трус.

Решение пришло неожиданно, решение, можно сказать, дурацкое, но другого не нашлось, а потом сразу же Мирон понял, что все не так уж и глупо. Расплата.

— Раздевайся.

— Да ты чего?!

— Перестань ты чевокать. Раздевайся, а то убью!

Вид Мирону удалось сохранить, и Михась поверил, что раздеваться надо, в этом какой-то выход, это не для расстрела. Снял сначала шапку, потом пальто, пиджак, сапоги, портки, все время неотрывно глядя в глаза Мирону, словно это была страховка от выстрела.

— Плыви.

— А?

— На тот берег.

Про то, что вода ледяная, что течение здесь и про другое, что можно было бы сказать, Михась заикаться не стал. Безмолвно подрагивая, прошел по утоптанному снегу к воде. Вошел по щиколотки.

— Ну!

Чара речка не широкая, при решительности и скорости в пять-шесть взмахов саженками ее можно было перемахнуть. Михась бился чуть дольше. Зажмурился — и напшуд! Но вот он и у берега. Крутой тот берег, не выбраться, ноги съезжают, догадался вдоль него, цепляясь за дерн, добраться до опоры мостовой и по набитым перекладинам вылез на берег.

Мирон уже был там. Винтовка уже на плече.

— Иди оденься.

Глава седьмая