Слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю их обдумать, и я сдерживаю гримасу, которая хочет появиться на моем лице.
Ее глаза загораются, как будто сегодня День Независимости США, ее пальцы хватаются за ткань моей рубашки.
— Серьезно? Я… — она сглатывает. — Это было бы очень мило. К тому же, тогда ты познакомишься с Джоном.
Я заставляю себя улыбнуться, мысленно ругая себя за предложение того, на что у меня в действительности нет времени. Но я не могу отступить сейчас, и если это даст ей хоть толику дополнительной поддержки и комфорта — того, чего так явно не дает ее отец, — я сделаю это.
Я стою посреди дома Питера Майклза.
Венди ушла наверх переодеться, надев мою одежду на обратном пути, поскольку я разорвал ее платье на две части.
И она оставила меня одного.
Потому что она мне
Я хожу по гостиной, ярость бурлит в моих венах, когда я вижу улыбающиеся лица в рамках с фотографиями — счастливая семья, создававшая воспоминания, пока я жил в кошмарах.
Двигаясь по длинному коридору, я заглядываю в несколько разных комнат, пока наконец не прихожу в офис.
Мой желудок сжимается, когда я вхожу внутрь, а сердце забилось в горле. В комнате тепло, много кедра и дуба, но она кажется неиспользованной. Пустой. Сомневаюсь, что он часто здесь бывает.
Тем не менее, иметь такой неиспользованный доступ — это…
— Кто ты, блядь, такой?
Я поворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с высоким долговязым парнем в очках с тонкой оправой и в бордовом поло с русалкой на лицевой стороне.
Я бы узнал этот логотип где угодно.
В моем мозгу проносится воспоминание о том, как я впервые увидел его на лицевой стороне брошюры, лежавшей на столе моего дяди. Тогда мне было четырнадцать лет, и когда я перелистывал страницы, предвкушение переполняло меня до краев, я думал, неужели мой дядя наконец устал издеваться надо мной. Напоминать мне о том, как он ненавидел моего отца, проповедовать в моих ушах, что я должен заплатить за его грехи.
Я засунул брошюру в карман и направился прямо к Ру.
Я так и не поступил в Рокфордскую частную школу. В тот день я призналась Ру в некоторых из своих самых темных секретов, от отчаяния у меня развязался язык, я надеялся, что кто-то будет действовать в мою пользу. Что кто-то наконец
И он понял.
Я не уверен в деталях, но после той ночи худшее из того, что было, прекратилось. Избиения конечно, продолжались, пока я не стал достаточно взрослым и сильным, чтобы давать отпор, но дядя больше никогда не пробирался в мою комнату.