На круги своя

Когда он порой задумывался о множестве человеческих типов, которые ему доводилось наблюдать в ней в первые дни их знакомства, его охватывало изумление при мысли, что одна и та же женщина способна быть столь многоликой. Литературно независимая дама с бойким язычком а-ля мадам де Сталь бесследно исчезла, популярная светская дама с претензиями, трагическая Сафо и представительница fin de siècle[46], наделенная кокетством и юмором висельницы на эшафоте, сгинули без следа. Она поняла, насколько непритязателен он сам, и сделалась точно такой же.

В апреле окончательно наступила весна. Жизнь его тем временем налаживалась: пьесы были приняты к постановке, роман продан за весьма значительную сумму, а одну из его пьес и вовсе поставили в Париже.

Кругами расходились слухи о том, что они теперь вообще проживают вместе. Но это была неправда. Обитавшие в Оденсе родители крайне взволновались и потребовали незамедлительной свадьбы.

— Ты что, хочешь сейчас жениться? — спрашивала она.

— Само собой, хочу!

На том и порешили.

Но тут возникли затруднения. Она принадлежала к католической вере и поэтому не имела права выйти за разведенного человека, покуда жива его первая жена. Была лишь одна возможность обойти это препятствие: обвенчаться в Англии. Так они и сделали. За свидетельницу у них была приехавшая специально для этого сестра. Та была замужем за известным артистом, сама писала и потому умела ценить талант, даже не осыпанный земными благами.

Итак, они отправились венчаться.

* * *

На просторном английском побережье стояло майское утро. Он бродил с нею по самой кромке, там, где скалы круто обрываются в море. Он хотел поговорить с нею кое о чем без свидетелей. Хотел, но не осмеливался, вот почему они стояли молча, глядя в голубую пустоту и отыскивая зацепку для взгляда.

Они прожили здесь уже шесть дней, но так до сих пор и не обвенчались, поскольку свидетельство о его разводе было по недосмотру составлено лишь спустя несколько месяцев после вынесенного решения и, стало быть, датировано так, что после развода еще не подошел к концу положенный срок. Произошел обмен телеграммами с властями; недопонимание и суета, отсрочки, сестра уже начинала терять терпение.

— Ты в меня веришь? — спрашивал он.

— Да, я верю в твою порядочность, но вообще-то ты невезучий.

— А твоя сестра?

— Ну что ей прикажешь думать? Она ведь тебя не знает, ей просто кажется, что все твои заверения касательно законности бумаг ничего не стоили.

— Она права, но только я не виноват. Что она намерена делать?

— Она хочет завтра утром вернуться домой, и я поеду с ней.

— Словом, нам надо разойтись, еще не поженившись, и вернуться к номерам в гостинице, трактирам, ночным кафе.

— Нет, только не это! — И, после небольшой паузы: — Давай бросимся в море!

Он крепко ее обнял.

— Ты когда-нибудь встречала мужчину с такой судьбой, как моя? Куда бы я ни пришел, я несу за собой пагубу и несчастье. Ты только подумай про своих родителей!

— Не говори так! Терпением мы одолеем и эту напасть!

— Чтобы тотчас угодить в очередную.

— Идем, я подую на все это!

И она дунула на облако, ими снова овладело божественное легкомыслие, и они вприпрыжку помчались домой, по прибрежным укреплениям и рытвинам.

Вечером наконец-то пришла долгожданная телеграмма, стало быть, венчание могло состояться уже на другое утро.

Оно и состоялось, сперва в канцелярии у бургомистра. И вдруг, когда они приносили клятву, невеста разразилась истерическим хохотом, способным обратить всю церемонию в фарс, а серьезный бургомистр решительно не понимал, как ему следует толковать такое, граничащее с безумием поведение невесты. И когда они вечером собрались у пастора, это меньше всего напоминало ликующий свадебный поезд. Кроме сестры свидетелями клятвы верности «перед Богом» выступили четыре абсолютно посторонних лоцмана.

* * *

Прошло две недели мая. Оба сидели перед домом и глядели, как стая перелетных птиц опустилась передохнуть у них в саду, прежде чем продолжить свой путь к северу.

— Какая тишина!

— А надолго ли?

— Еще на восемь дней. Вот уж не думала, что брак — это такое отличное дело.

— Пусть даже меня называли раньше женоненавистником, я всегда любил женщин, пусть даже меня и считали воплощением непостоянства, я всегда высоко ставил брак.

— Ты можешь теперь себе представить, что опять живешь в одиночестве?

— Нет, одна только мысль об этом меня убивает.

— А знаешь, я сейчас так счастлива, что мне даже становится страшно.

— Вот и со мной то же самое. Мне так и чудится, будто кто-то затаился и подкарауливает нас. Ее зовут Немезида, и она преследует не только преступных людей, но и счастливых тоже.

— Чего ты больше всего боишься?

— Что мы разлучимся!

— Но ведь это зависит только от нас.

— Ах, если бы! Но непокой приходит извне, с ветром, с росой, с жарким солнцем, с дождем. Попробуй-ка угадать, кто из нас был повинен в нашей последней ссоре.

— Да никто.

— Никто из нас двоих? Значит, кто-то третий. И зовется он недопонимание, если это можно так назвать, но мы оба находились в здравом уме и твердой памяти и были преисполнены понимания.

— Не пугай меня!