На крыльях

Много труда приложил Пётр к учебе, пока поступил в Ростовское ФЗУ связи на отделение монтёров, пока окончил его и стал работать на Батайской электроподстанции. Зато понял, что значат в жизни человека знания!.. Скорей всего, сейчас не ладится у него с полётами не потому, что он неспособный, а оттого, что, вероятно, он чего-то недопонял, а кое-что, пусть даже мелочь, и вовсе не знает.

А раз это так, надо всё снова повторить, получиться и постараться тоньше сообразить, что к чему — тогда и на лад пойдёт…

Его размышления прервало появление инструктора. Дядечко вошел тихо, махнул рукой дневальному, чтобы тот не поднимал шума, и сразу направился к койке Абрамова. Увидев, что Абрамов не спит, он задумался и тихо произнёс:

— Пойдём, покурим…

Абрамов оделся, как по тревоге, и вышел вслед за инструктором. Ночь была ясная и тёплая. Вдали, напротив общежития, темнел силуэт большого ангара тяжёлых самолётов, а левее, один за другим, виднелись ангары для школьных У-2.

Сели в курилке, возле железной бочки, врытой в землю, — общей «пепельницы». Дядечко закурил, и серые клубы дыма окутали его задумчивое лицо — ветра не было. Абрамову стало душно: он понимал, что инструктор не зря пришел в такую пору…

Сперва помолчали.

— Не спишь? — спросил Дядечко, будто в этом можно было усомниться.

— Не идёт сон, — вздохнул Пётр.

— И я не сплю.

Снова помолчали.

— Ну и в чём причина, по-твоему? — спросил Дядечко.

Пётр понял.

— Не знаю я многого, — откровенно признался он. — Вот вы говорите мне: на посадке крены надо исправлять не элеронами, а рулём поворота.

— Так. Правильно говорю.

— Но я не могу слепо выполнять это, мне прежде надо понять! Скажем, руль поворота служит для того, чтобы поворачивать нос самолёта вправо или влево. Крены же исправляют элеронами…

— Ты пойми и другое: на посадке скорость мала и элеронов как бы не хватает для исправления, ну, предположим, правого крена… Так? Но ты быстро «даёшь левую ногу», и от этого самолёт поворачивает нос влево, а правое крыло забегает вперёд, приобретая при этом большую скорость; в нём возрастает подъёмная сила и крен устраняется, — горячо заговорил Дядечко и, наклонившись к светлому квадрату земли, возле окна, стал чертить на песке спичкой. — Смотри сюда…

Беседа у них затянулась, но Абрамов не заметил, как проходило время. Суть физических явлений, происходящих при посадке самолёта, благодаря умелым объяснениям Дядечко становилась всё более ясной. Вдруг Пётр рассмеялся.

— Понял! — весело и счастливо воскликнул он.

Повеселел и Дядечко.

— А почему раньше скрывал, что знания твои слабоваты?

Пётр не ответил и отвернулся.

— Гордый! — ласково произнёс Дядечко и, положив ему руку на плечо, попросил: — Расскажи о себе…

Пётр охотно исполнил его просьбу. Дядечко внимательно слушал и курил.

— А теперь стыдно мне, — с горечью закончил свою повесть Абрамов.

— Во многом ты и сам виноват: вовремя не захотел учиться… Теперь исправляй свою вину, и тогда не будет тебе стыдно. Ясно?

— Ясно, товарищ инструктор.

— Значит, договорились, — сказал Дядечко и встал. — Иди спать. С завтрашнего дня я буду тебе и по теории помогать… Ученье — свет, брат, так-то!

Пётр, смущённо окинув инструктора добрым взглядом, улыбнулся:

— Спасибо, товарищ инструктор.

С того дня ученье у Абрамова пошло хорошо. В декабре 1937 года он отлично закончил лётную школу. Но свои рулёжки и полёты с Дядечко помнит до сих пор, потому что это было его первое серьёзное испытание и, если бы он тогда спасовал, не ходить бы ему в лётчиках…

«Лёгкая» работа

В 1928 году Илья Дорохов работал мотористом на военном аэродроме. В глубине души он считал себя неудачником: стремился стать лётчиком, но в лётную школу его не приняли, потому что не хватило образования, и пришлось учиться на моториста.

Конечно, работа моториста тоже увлекательная, всегда имеешь дело с передовой техникой, но… одним словом, это «но» легко понять без особых объяснений.

Трудился Илья исправно, начальство не жаловалось и ставило его в пример другим за то, что он неустанно занимался самообразованием.

— Хороший авиационный техник будет! — говорили о нём инженеры.

Илья уже привык к этой мысли, и со временем надежда стать лётчиком поблёкла настолько, что он уже не верил в неё. Как старики говорят, значит, на роду не написано…

Но полетать пассажиром очень хотелось. Да и обидно было: служил в авиации, а ни разу ещё от земли не отрывался — только в мыслях, грёзах!

Служил в той части лётчик Лазарев. Славился он своим высшим пилотажем и озорством. По этой причине не каждый из работников наземных служб решался полетать с ним.

Однажды Илью назначили обслуживать самолёт Лазарева. Машина была новая, и Дорохов быстро справился с делом, тем более, что двукрылого разведчика Р-1 он знал прекрасно.

Подошёл Лазарев. Выслушал доклад моториста и залез в переднюю кабину.

— Полечу в зону, покручусь немного, — сказал лётчик.

И тут Илью, как говорят на Востоке, «шайтан потянул за язык», он торопливо, скороговоркой произнёс:

— Взяли бы меня с собой!

— Ты и так, наверное, много летаешь?